Нужную деревню я нашла довольно быстро. От станции пришлось идти больше получаса, но подруга нарисовала подробный план.

Это была обычная деревенька – почерневшие от старости домики в два ряда, деревья в изморози, из труб к низкому серому небу поднимался парок.

Когда я шла между домов, разыскивая нужный, мне встретилась женщина средних лет, в повязанном крест-накрест платке. У нее было обветренное лицо, иней на бровях и сочные яркие губы. Хмуро на меня уставившись, она спросила:

– Ты… к этой, что ли? К Прасковье Петровне?

– А как вы догадались?

– Да вас тут сотни, – поджала губы женщина. – Я бы на твоем месте поехала восвояси. Пока цела.

– А то что?

– Сгубит, – приблизив ко мне рыхлое лицо, прошептала она.

Я сделала шаг назад. От женщины пахло лежалым ватником и кислой капустой. Глаза у нее были водянистые и пустые.

Дом Прасковьи Петровны с улицы выглядел заброшенным – невозможно было поверить, что на самом деле каждый день сюда приезжают десятки людей, чтобы оставить старушке немаленькие деньги в обмен на ее странное искусство. Отворив калитку, я прошла по узенькой тропинке между сугробами, поднялась на крыльцо и осторожно постучала.

На соседнем дворе завыла собака – монотонно, горько. Когда я была маленькая, родители на все лето отправляли меня к бабушке в деревню, и там все считали, что собаки воют к мертвецу. Первыми чуют смерть и начинают оплакивать того, кто еще дышит, но уже ходит в тени ее черных крыльев.

Дверь бесшумно распахнулась, и я увидела ту, ради которой и проделала этот длинный путь. Прасковья Петровна оказалась крошечной неулыбчивой старушкой, с поредевшими белыми волосами, частично обнажающими розовый, в пигментных пятнах, череп. У нее были очень светлые, почти белые, глаза, без зрачков. Слепая.

Когда я по ее приглашению ступила внутрь, Прасковья Петровна вскинула голову и повела носом, как животное. И с одной стороны, я понимала, что слепые вынуждены доверять другим органам чувств, а с другой – было неприятно смотреть, как она ко мне принюхивается.

Старушка пригласила меня в «залу». Дом ее был чистый и простой. Дощатые пол и стены, как принято в деревнях, цветы на подоконниках, недавно побеленная печь. Под ноги мне бросился кот, крупный и полосатый, хвост трубой – я хотела его погладить, но старушка отпихнула кота ногой.

– Садись за стол, – скомандовала она. – Привораживать пришла?

– Не знаю, – честно ответила я. – Может, и так. Плохо мне. Сердце болит. Подруга сказала – вы и «отсушку» можете, и приворот.

– Я и убить могу, – криво улыбнулась бабка.

Годы съели ее губы, и рот стал похожим на темную расщелину.

– Так вы мне… поможете?

– А то. Деньги вперед. И не думай, что если я слепая, то меня можно обманывать.

– И не собиралась. – Я передала ей заранее приготовленный конверт, в который бабка сунула нос, словно по запаху купюр можно было определить их «калибр».

– Значит, приворот, – видимо оставшись довольной, она небрежно сунула конверт в карман, – как и всем. Одна беда с вами, эгоистами, наслушаетесь сказок, а любить не умеете, только мучаете друг друга почем зря, а мне расхлебывать, и расплачиваться. Ты хоть знаешь, что за такие вещи платить придется?

– Так я же…

– Да не деньги я в виду имею, – брезгливо поморщилась Прасковья Петровна.