Город готовился к празднику, наверно, главному в году. Ярко разукрашенные витрины, елочки, гирлянды, рождественские звезды. Люди, спешащие, в лихорадочном приподнятом настроении, которое могло бы передаться им, если бы не Генка, бубнивший без передышки. Ладно бы еще, если б он о городе рассказывал, хотя Вадим прекрасно понимал: те мало интересные улицы, по которым они едут, - это совсем не то, ради чего он столько лет стремился сюда. Но нет, Генка рассказывал примерно следующее: «Вот здесь жила моя девчонка, Юля, я ее провожал, и мы целовались в подъезде. А вон там мы с друзьями собирались. Курили, вино пили, на гитаре играли. А из того магазинчика я жвачку утащил. Сунул за щеку и ушел».

Возможно, в малых дозах такие лирические отступления были бы даже трогательными, но, как говорится, не в этой жизни. Выдаваемый Генкой звукоряд ощущался как несомненное двадцать два. Раньше он таким не был. Более того, он никогда не делился своими воспоминаниями публично, разве что с Вадимом и немного с Максом. Но и это было давно. А при нынешних обстоятельствах его сентиментальные излияния воспринимались как визг железа по стеклу. Раздражение росло с каждой минутой, но Генка, похоже, прекрасно чувствовал себя в этой грозовой туче.

Наконец пытка кончилась. Проехав вдоль ограды, металлические прутья которой перемежались серыми кирпичными столбиками, автобусик затормозил у невысоких кованых ворот. Генка нажал кнопочку на пультике, и ворота, лязгнув, отъехали в сторону.

Выйдя из машины, Вадим огляделся по сторонам.

Серый двухэтажный дом выглядел более чем солидно. Высокое крыльцо с кованым фонарем стиля модерн, на втором этаже эркеры с огромными окнами, коричневая черепичная крыша с каминной трубой. Судя по черной, жутковатого вида, оплетке, летом вилла должна была утопать то ли в плюще, то ли в диком винограде. Чистенький, аккуратный садик - деревца, подстриженные вечнозеленые кустарники, клумбы, укрытые на зиму еловыми лапами. В уголке качели и песочница.

- Ген, а где собака? - спросила Оксана, подходя к пустому деревянному дворцу (никак не будке), над входом в который детская рука криво вывела белой краской: «Martinek».

- Собака? - с брезгливой гримасой переспросил Генка, выходя из гаража. - В передержке собака. В гостинице собачьей. На фига мне здесь собака еще? Терпеть не могу!

- У тебя же была такса! - возмутился страстный собачник Миша.

- Это Полинкина. Она ее и забрала. И правильно сделала. А то я бы ее придушил, стерву.

Генка закрыл дверь гаража и метнул на Вадима, который уже открыл рот, чтобы сказать что-то, такой взгляд, что тот чуть не подавился языком.

- Кого придушил бы? - деловито уточнила Лора. - Полинку или собаку?

- И ту, и другую.

- Понятно, - она переглянулась с Оксаной и вздохнула. - Все с тобой понятно. Уж мы их душили-душили, душили-душили... Ну и гадина, - добавила она вполголоса, так, чтобы слышала одна Оксана. - Простатит бараний!

- Прошу! - Генка распахнул перед ними дверь. - Поднимайтесь сразу наверх, там будут ваши комнаты.

Из небольшой, довольно-таки сумрачной из-за обилия темного дерева прихожей вправо и влево вели две совершенно одинаковые двери из матового стекла. Деревянная лестница была застлана шоколадного цвета ковровой дорожкой. Окно на лестничной площадке представляло собой красивый витраж: что-то на тему райского сада. Большие растения в кадках словно сошли с этого самого витража.

Наверху, повторяя первый этаж, тоже было две двери. Сквозь стекло огромного вделанного в стену аквариума пучили глаза диковинные рыбки.

- С той стороны - комнаты для гостей, - махнул рукой Генка. - Располагайтесь. С другой - детские и малая гостиная. Через полчасика жду вас внизу. Слева. Там большая гостиная. Справа - спальня хозяев и кабинет.

- Красота! - Лида упала на широкую кровать под голубым покрывалом и блаженно потянулась.