— Сударыня? — пробормотал солдат.

— Не тот ли это Омар, про которого говорят, что он лучший в мире рассказчик?

— Так утверждают другие, — поспешно сказал я, — но никак не я.

Глаза, уставившиеся на меня, напоминали мне два янтаря.

— Так ты отрицаешь это?

— Я не вправе выносить такое суждение! — Я пошевелился, чуть отодвинув спину от огня. — Я не могу слушать себя самого так, как слушаю других. Таким образом, я не в состоянии сравнивать.

— Но разве реакция публики не дает тебе возможности сравнивать? Впрочем, это не важно. Я не собираюсь карабкаться по этой лестнице наверх в ледяную спальню до тех пор, пока не стихнет пурга. Я останусь здесь! И, думаю, многие со мной согласятся.

— Действительно! — задумчиво произнес купец, хотя рука его скользнула на бедро его спутницы. — Полагаю, это самое теплое место в доме. Так вы, сударыня, предлагаете позволить Омару развлечь нас одной из своих баек?

Она усмехнулась — звук напоминал шорох змеи в сухих листьях.

— Я предлагаю состязание! В конце концов, у нас здесь сегодня еще один профессионал. — Старая карга вытащила из муфты костлявую кисть и ткнула длинным пальцем в менестреля.

Тот вздрогнул.

— Простите великодушно, госпожа, но я не в состоянии петь сегодня для вас, ибо… — Он оглушительно чихнул, сложившись чуть не вдвое.

— Нет, мы не просим тебя петь, трубадур. Но если я попрошу нашего хозяина приписать к моему счету еще кружку пива с пряностями, как ты считаешь, сможешь ли ты рассказать нам что-нибудь?

Он заметно просветлел.

— Вы очень добры, госпожа!

Она улыбнулась, прикрыв отсутствие зубов все той же костлявой рукой.

— А потом Омар может попытаться превзойти твой рассказ! А мы все будем судьями.

Старая жаба умело пользовалась своим возрастом и положением: никто даже не пытался возражать ей. Я решил, что она, возможно, и не так ядовита, как может показаться. Моя жизнь продлевалась по меньшей мере на полчаса.

— Замечательное предложение, сударыня, — произнес солдат. — Однако ночь еще только начинается. Почему бы нам не продлить состязание?

Она подозрительно покосилась на него.

— Что это вы задумали, капитан?

Я решил, что они знакомы и он, судя по всему, состоит у нее на службе. Я с трудом мог представить ее верхом, а из всех присутствующих он один мог быть ее кучером.

— С позволения нашего хозяина, сударыня, я предлагаю, чтобы каждый из нас рассказал по истории. И после каждой этот Омар должен будет предложить свою историю. Мы будем голосовать по каждой паре.

— Ага! Вы говорите, как настоящий стратег! А если он проиграет?

— Как только он проиграет, состязанию конец. Мы все отправимся спать, предоставив хозяину вымещать свою скорбь по безвременно погибшему животному и после этого вышвыривать Омара из дома, на что у него есть все права.

Старая дама кивнула.

— Ты не возражаешь, трактирщик?

Только в кишащих крокодилами болотах Черной Аринбы доводилось мне видеть улыбку шире, чем улыбка этого увальня при мысли о том количестве еды и питья, что он продаст этой ночью.

— Сударыня, сейчас он отсюда выметется или на рассвете, мне все равно. Эти бураны часто продолжаются по нескольку дней. Я не против, если решено, что он уберется отсюда.

— А ты принимаешь эти условия. Омар? — спросил солдат.

Если он и хотел сказать мне что-то взглядом, я не смог прочесть этого.

— Конечно, нет, — ответил я.

Скрипнул ставень.