— Омар! — возгласил он. — Рад видеть, что ты уже встал! Река поднялась! Я арендовал пару гнилых посудин — устроим соревнования по гребле!
Я нырнул в кровать и натянул одеяло на голову. Он попытался сорвать его с меня.
— Мне надо работать! — возмутился я.
Он ухмыльнулся.
— Тогда с какой стати ты пьянствуешь ночь напролет?
— Какое же это пьянство? Рассказываю истории, задаю вопросы, слушаю. Разведка.
— Ба! Ты начал не с того конца! Тебе надо побеседовать со священниками, с ноблями, а не путаться со всяким сбродом. Можешь вернуться к нему потом, если ничего другого не получится. Начни с отцов города, а потом спускайся вниз.
— По опыту своему я знаю, что сброд не только интереснее и больше знает, но и охотнее готов помочь. Отцы города пожалеют мне и ваксы со своих башмаков, — во всяком случае, без уймы подготовительной работы.
— Ба! — повторил Мюни, и в глазах его появился хорошо знакомый мне опасный блеск. — Они послушают меня! Скажи, если я устрою тебе встречу с городской верхушкой, ты пойдешь грести со мной?
Я сдался, готовый на все, только бы меня оставили в покое. Не прошло, однако, и двух часов, как он вылил мне на голову полный графин воды и объявил, что пора идти и все только меня и ждут.
Одну лодку мы разбили на первом же перекате — разумеется, ту, в которой сидел и я. Как ни странно, никто не утонул, хотя почти все нахватали изрядно синяков. Мюни забрал нас в свою лодку, и мы отправились дальше. Эта продержалась аж до Громового водопада. Мы развели костер, чтобы просушиться немного, но лошадей подали быстрее, чем ожидалось. Оживленным галопом вернулись мы в «Щит маркграфа».
Я едва успел переодеться поприличнее, как начали съезжаться отцы города — купцы, нобли, священники. Возглавлял всю эту компанию бургомистр собственной персоной. В большой зале собрались по меньшей мере тридцать мужчин и несколько видных дам. Они расселись и стали ждать, что хочет от них устроитель встречи. Нет, право же, полезно быть чьим-нибудь братом! Гостиничная прислуга прыгала вокруг как лягушки.
Мюни представил меня и предложил мне изложить свою просьбу. Чувствуя себя так, словно квалифицированные палачи терзали меня без устали сорок дней и сорок ночей, я начал рассказ о пророчестве Хола.
Мюни уже слышал его от меня, поэтому тихонько отошел в сторону. Возможно, он увлекся обдумыванием очередной пакости. Если он и в самом деле думал об этом, он преуспел весьма и весьма. Далее мне придется полагаться на его рассказ, поведанный мне позже.
В гостиницу вошла пожилая матрона с увесистой на вид сумкой. Вся прислуга, как я уже сказал, пребывала в панике по случаю такого нашествия богатства и власти, и в вестибюле не оказалось ни единого портье.
Повинуясь безошибочному инстинкту на скандал, Мюни поклонился.
— Могу я помочь вам чем-нибудь, сударыня? — предложил он.
Старая дама поколебалась, беспомощно огляделась по сторонам и пробормотала что-то вроде: «Не могли бы вы найти мне кого-нибудь, кто поднял бы багаж в номер?»
Мюни без лишних слов взял у нее сумку и подал ей руку.
Они поднялись по лестнице вместе.
— Не будете ли вы так добры, молодой человек, — сказала она, отперев дверь, — положить сумку на кровать?
Когда Мюни, как ему и было сказано, укладывал сумку на кровать, он услышал щелчок замка. Он обернулся и увидел, что женщина срывает с себя одежду. Как выяснилось, уверял он меня потом, она оказалась по меньшей мере лет на пятьдесят моложе, чем показалось ему вначале, и вообще являла собой потрясающий экземпляр цветущей девицы на выданье.
Тем не менее он поклонился ей как ни в чем не бывало. |