Потом их мать исчезла. Просто исчезла, испарилась, как сизое кольцо сигаретного дыма, оставив голодных и замызганных близняшек в нищей коммуналке. Поговаривали, что ее пырнули ножом во время какой-то пьянки, но Митрич не особенно верил в это.

«Я готов целовать ботинки тому, кто соизволил снизойти до расплаты с ней и прекратил ее грязное существование. Но много чести. Бьюсь об заклад, что наша мамаша до сих пор заживо гниет в какой-нибудь подворотне в обнимку с бутылкой», – говорил он Ярику.

Что касается отца, то о нем не знали ни мать, ни тетка Варя. После исчезновения своей сестры она, недолго думая, забрала ребятишек к себе в Кемерово, в уютный домик с нехитрым хозяйством.

Это она дала им имена. Это тетка Варя, с грубоватым голосом и мозолистыми, теплыми руками, лезла из кожи вон, чтобы пристроить ребят в школу и хоть как-то приодеть. Своих детей у нее не было, и всю ласку, любовь и доброту она самозабвенно отдавала им. И все вроде бы стало постепенно налаживаться, но…

Митрич часто говорил, что жизнь – как зебра.

«Все идет по принципу черных и белых полос, Ярик. Таков закон этой гребаной жизни. Сначала тебе кайфово, и тебе кажется, что так будет всегда. Когда ты к этому привыкаешь и перестаешь благодарить Бога, ты думаешь, что это само собой разумеющееся. В таком случае для сравнения жизнь подсовывает тебе какую-нибудь подлянку. Тогда ты рвешь на голове волосы и вопишь: Боже, ну почему именно я?! Хе, да потому. И когда ты свыкнешься с внезапно обрушившейся на тебя проблемой, тебе будет казаться, что так было всегда. Хоп! Потом опять кайфово. И так по спирали», – разглагольствовал Митрич, аккуратно деля лезвием бритвы порошок на равные доли.

«Так вот, братишка. – Он покровительственно хлопал Ярика по плечу. – Наша с тобой жизнь похожа на зебру, которую окунули в деготь, и отмыться ей от этого дерьма нет никакой возможности. Но ты не унывай. – С этими словами он осторожно вдыхал порошок, стараясь, чтобы ни одной крупинки не просыпалось. – Следуй следующему правилу – когда тебя трахают и ты ничего не можешь сделать, постарайся извлечь из этого максимум удовольствия. – Митрич чихнул. – Само собой, эта аксиома подлежит расширительному толкованию», – добавил он назидательным тоном.

(Ярика всегда восхищало умение Митрича витиевато изъясняться, несмотря на то, что своими познаниями в школе учителей он особенно не радовал.)

Митрич вмазывается уже почти как два года. По большому счету, это и явилось причиной их поспешного бегства. Но об этом – после.

…Двери электрички закрылись, зажав ногу девушки. Испуганно вскрикнув, она попыталась выдернуть ногу, но поезд внезапно тронулся. В толпе раздались охи да ахи, но никто не решился приблизиться к бедняжке, которую волочил набирающий с каждой секундой скорость поезд. Их тетка была в толпе… Ей удалось вырвать девушку из дверей. Удалось ценой своей жизни – ее правая нога попала в пролет между перроном и движущимся поездом. Заплаканная девчонка с ободранными в кровь коленками откатилась в сторону, а тетку Варю затянуло в пролет полностью, как в пылесос, и размазало по стенкам платформы, словно подтаявшее мороженое, которое малыш размазывает ложкой по стенкам бумажного стаканчика.

Машиниста выкинули с работы. Муж тетки некоторое время держался, после чего крепко запил, и однажды после очередных возлияний устроил дома пожар, в котором и сгорел вместе с домом…

– Нам понадобятся еще деньги. Тех, что мы взяли на бензоколонке, хватит лишь на жрачку, – вновь подал голос Митрич.

– Думаю, тебе необязательно было доставать пистолет, – осторожно заметил Ярик. – Этот парень наверняка запомнил нас.

– Ничего, пусть теперь портреты наши рисует. Или ты хотел, чтобы мы подошли к нему, наклонившись в третьей позиции, и промямлили что-то типа: «Многоуважаемый господин! Мы должны кучу бабок не менее уважаемому Хохе, к тому же хотим поесть, попить и так далее.