— А твоя жена? — вырвалось само собой с жалобным упреком.

— Я холост, мадмуазель! — пожал плечами Виктор.

Заглянув в хитрые голубые глаза, я сильно засомневалась, что в юности мой Депардье был тихоней. Он усмехнулся:

— Толстощеким тихоней я был в детстве, потом, после того как отправил тебе яблочную посылку — рос носатым хулиганом. Теперь стану преданнейшим супругом. Ну а мысли я умел отгадывать всегда. Правда, совсем чуть-чуть.

— А вот я не умею ни капельки. И поэтому страшно мучаюсь неразрешенной загадкой. Витечка, пожалуйста, не томи. Где Ариус?

Он нахмурился:

— Без этого талисмана десанту придется туго. Поверь, я сделал все, чтобы заполучить его.

— И что? — я схватила его руку. — Бледному все же удалось улизнуть?

— Увы. — Виктор поморщился, сдерживая стон. — Мы сражались. Мне здорово досталось, ушиб голова и здесь… Потрогай здесь. — Он положил мою ладонь на гипс у колена.

— Открытый перелом!? — ахнула я.

— Закрытый! — физиономия Блинова расплылась в счастливой улыбке и у меня проклюнулось ясновидение. Чему удивляться в данный момент? Моя ладонь нащупала под бинтом небольшой прямоугольник.

— Он опять с нами! И я знаю, кому мы сделаем Подарок. — Я уставилась в голубые хитрющие глаза, передавая мысли. Виктор прижал меня к себе:

— Правильно! Ты умница, девочка! Они должны решить все вместе — Сэниор и Катя.

Проходившие мимо медработники в халатах и белых шапочках, деликатно отвернулись. И по-доброму позавидовали.

20

Декабрь, уже декабрь! В моей истории ослепительные, как вспышка молнии события, имеют тенденцию развиваться медленно, словно молнию сняли рапидом. А потом еще отмотали километры пустой пленки. И зритель, взбодрившийся зрелищем остервенелого пожара, вынужден созерцать лишь темный экран.

После встречи в больничном парке, озарившей мою жизнь, пошли темные кадры. Ушиб головы у Виктора оказался куда серьезней, чем он старался показать мне. Врачи забеспокоились, настаивали на операции. Он даже терял сознание, оставаясь под наблюдение специалистов, а дни шли и шли. Я так измучилась, что стала медленно впадать в спячку — легкокрылая бабочка умирала, чтобы превратиться в безжизненный кокон. Это состояние затухания жизни, согревали лишь три огонька: Виктор, Катина любовь, Ариус. Все они были в опасности.

Что следует за черной полосой? Верно, вы все правильно поняли. Чаще всего — светла, и иногда — ослепительная! Это случилось тридцать первого декабря.

В ранних сумерках предновогоднего вечера я неподвижно сидела на заледеневшей скамейке сквера «Путника». В доме зажигались огни, блистал хрусталь люстр, мелькали пестрые — елочные, из подземного гаража выезжали до блеска отмытые автомобили и звуки музыки неслись отовсюду — жильцы готовились к праздничному ужину, люди в авто поднимали настроение в предвкушении веселого вечера. И такие все был взволнованные, красивые, нарядные — что тоскливое ощущение праздника на чужой улице больно скрутило меня, сколько не талдычь себе: «Это и твой! Твой праздник, Дора!»

Идти в пустую квартиру мне не хотелось. Дежурства на праздники, оплачиваемые вдвое, я уступила Агапенковой. Лера уехала собственным семейством и семьей Павла — потенциального зятя, в Испанию, Катя потерялась, возможно «улетела» на край света со своим возлюбленным. Виктора не отпустили из больницы — значит, совсем плохо. «Плохо… И ничего, ничего нельзя поправить… Сдалась, Помидорина… А еще бралась учить стойкости других… Актриса, во всем — актриса.