|
"Слабовольный и тщеславный человек"... Грубые, как удары дубиной, разоблачения мэтра Ленэна нисколько не изменили атмосферу, царившую в зале, наоборот! Когда присяжные удалились на совещание, я был уверен, что ответом на первый вопрос будет "да", вероятно, произнесенное единогласно. "Жоссе убил свою жену". Я с полным основанием надеялся, что на второй вопрос о том, преднамеренно ли он это сделал, ответят "нет". Что же касается смягчающих обстоятельств... Кое-кто ел бутерброды, женщины передавали друг другу конфеты, корреспонденты рассчитали, что у них хватит времени сбегать в буфет Дворца правосудия и выпить стакан вина. Было уже поздно, когда дали слово председателю присяжных, мелочному торговцу шестого округа, который дрожащей рукой держал перед собой листок бумаги: "На первый вопрос: да". "На второй вопрос: да". "На третий вопрос: нет". Итак, Жоссе был признан виновным в том, что преднамеренно убил свою жену, и ему отказывали даже в признании смягчающих его вину обстоятельств. Я видел, как он принял этот удар. Он побледнел, ошеломленный, не веря своим ушам. Сначала он взмахнул руками, как будто отбиваясь от чего-то, потом вдруг успокоился и, устремив на публику такой трагический взгляд, который мне редко приходилось видеть, произнес твердым голосом: "Я невиновен!" Раздалось несколько свистков. Одна женщина упала в обморок. В зал хлынули полицейские. В одно мгновение Жоссе словно куда-то спрятали; месяц спустя в газетах было объявлено, что президент республики отклонил его просьбу о помиловании. Никто больше им не интересовался. Общественное мнение было захвачено другим громким делом, которое расследовала полиция нравов, в связи с чем каждый день публиковались разоблачения, так что о казни Жоссе было сказано лишь в нескольких строках на пятой странице газет... Наступило молчание Пардон потушил свою сигару в пепельнице, комиссар набивал новую трубку, в то время как из соседней комнаты доносились голоса женщин. - Вы считаете, что он невиновен? - Двадцать лет тому назад, когда я еще был новичком в своей профессии, я, быть может, не размышляя, ответил бы - да. С тех пор я узнал, что все возможно, даже невероятное... Через два года после процесса у меня в кабинете оказался один жулик. Мы уже не в первый раз имели с ним дело. Он принадлежал к нашей обычной клиентуре. В его удостоверении личности было сказано, что он моряк, и он действительно довольно часто совершал рейсы в Южную и Центральную Америку на борту торговых судов, хотя большую часть времени проводил в Париже. С такими людьми мы держимся иначе, потому что тут мы знаем, с кем имеем дело. Иногда мы даже договариваемся с ними о взаимных уступках. Во время нашего разговора он шепнул, наблюдая за мной уголком глаза: "А если бы я мог вам что-то продать?"... "Например, что?"... "Сведения, которые, конечно, вас заинтересуют..." "Относительно чего?"... "Дела Жоссе..." "Его уже давно судили"... "Ну что ж, быть может, все-таки..." За это он просил меня оставить в покое его подружку, в которую он, кажется, был искренне влюблен. Я обещал отнестись к ней благожелательно. "Когда я в последний раз был в Венесуэле, я встретил там некоего Пополя... Этот парень прежде болтался в районе Бастилии"... - "На улице Шаронны?" - "Возможно... Там, в Венесуэле, ему не очень везло, ну, я и угостил его... Часа в три-четыре утра, когда он выпил полбутылки текилы и опьянел, он принялся болтать: здешние главари считают меня размазней. |
