Банда Иванова и Маркова здесь не единственная. И даже не самая опасная.
— Они тоже голодные духи? — уточнил Данилюк.
— Духи. Голодные. Они… оно, скорее, а не они. Их как бы много… но как бы и один. Суперпожиратель. Если снова завидишь такого хоть издали — беги сразу же.
Данилюк кивнул. Он от души надеялся, что больше с таким монстром не встретится. Ему хватало и обычных голодных духов.
— Учту. Но я бы все-таки предпочел уйти… куда там все уходят, — высказался Данилюк.
— Ясненько. Законное желание. Что именно тебе мешает?
— Э-э… да вот кабы знать.
— Ясненько, — затянулся сигаретой милиционер. — Ну смотри, старичок. Призракам тут быть не положено. Для них другие места предназначены. И по эту сторону люди остаются в трех случаях. Первый, самый частый — отказники. Эти уйти могут, но не хотят. Их держит какое-то сильное чувство. Они что-то тут оставили, что-то не закончили… или просто очень боятся идти дальше. Вот именно такие становятся блуждающими призраками, шляются везде, ноют, портят жизнь себе и другим. Иногда перерождаются в голодных духов.
— Не, я не из таких, — поспешил заверить Данилюк. — Надеюсь…
— Да, у тебя скорее второй вариант. Ошибка в системе. Никто за тобой не пришел, врата не открылись, и ты… застрял. Такое пореже бывает, но бывает. У них там, иже еси на небеси, тоже, как я понял, накладки всякие бывают, сбои, а то и просто косяки. Потерял кто-нибудь твою бумажку, не в том месте галочку поставили, вот про тебя и забыли.
— Обидно, — вздохнул Данилюк. — А третий случай какой?
— А третий — мой, — ткнул себя в грудь милиционер. — Остаться добровольно, чтобы… ну, типа работать. Называется — бодхисатва.
— Чего?.. — не понял Данилюк.
— Чего-чего… Не тупи. Бодхисатва я. Есть такое слово.
— Э-э… а вы что, буддист?
— Почему?
— Ну… это же из буддизма что-то, нет?.. — почесал в затылке Данилюк. — Я слышал где-то…
— Да нет, не буддист. Я… а фиг его знает. В юности коммунистом был, потом… потом никем, наверное. Особо не задумывался, работал много.
— А кем вы работали?
— А что, по мне не видно? — хмыкнул Черкасский. — Ментом я работал. С семьдесят восьмого по девяносто девятый служил, панимашь, в органах, криминальный отдел, капитан. А потом возле Казанского попал под раздачу… ну меня и того. Громкое было дело… слышал, может?
— Не, не слышал…
— Ну еще бы, ты тогда еще школьником был…
— Да не, я вообще не москвич.
— А, понаехавший. Ну бывает.
— Да я не… ладно. И как это вообще у вас получилось?
— Что?
— Ну… бодхисатвой стать. Как ими становятся?
— За всех не скажу, — затянулся в последний раз Черкасский. Окурок вспыхнул и рассыпался искрящейся пылью. — Но вот возьми меня. В жизни мне не нужно было ничего. Машина, мебель, шмотки… плевать я на них хотел. Спортом заниматься лень. Книжки читать скучно. Я даже не бухал — не хотелось. Питался одними сосисками с макаронами. После работы просто лежал, смотрел в потолок и размышлял о всякой фигне. Как Обломов. С точки зрения классиков я был лишним человеком и вел бесцельное существование. А с точки зрения буддизма я освобожден от страстей и близок к просветлению… Такая вот фигня, старичок. |