— Благодарю вас, миледи. Да, да. Он очень огорчился и распорядился перенести вещи мистера Джонатана. Он просил передать вам свои извинения.

— Конечно, конечно, — согласился Джонатан. — И куда же перенесли мои вещи?

— В Зеленую комнату. Не будете ли добры пойти за мной, сэр.

— Ох, — сказала я. — Вы будете рядом со мной. Вам оказана большая честь, мистер Скотт. Эту комнату обычно предназначают для коронованных особ!

Как всегда при отлучках Клэра, весь дом вздохнул спокойно, как благородная леди, снявшая тугой корсет. Никогда прежде мне не было так хорошо. После обеда мы расположились в библиотеке. Это было похоже — как же лучше выразиться? — на исследование неизведанной страны с помощью проводника, знающего каждую ее пядь. Я пыталась исследовать ее в одиночку, мне попадались самородки удовольствия и наслаждения. Но чтобы найти их, мне приходилось преодолевать мили непроходимых болот. Джонатан вел меня прямо к золоту. Он находил книги, которые любил, и читал из них отрывки, пробуждавшие во мне желание прочесть их; он доставал тома, смущавшие меня своей сложностью, и предлагал другие, с более простыми текстами, раскрывавшими тайны сложных книг. Мы не говорили на личные темы. Мы находились в доме Клэра, и вокруг были его слуги. Естественно, дверь библиотеки оставалась открытой во время нашего пребывания.

Я попросила Джонатана объяснить мне смысл заинтриговавшей меня фразы «тайная армия женщин». Он чистосердечно рассмеялся. Он часто смеялся или улыбался, когда разговор заходил о его матери. В этом не было ни тени насмешки, только нежная любовь и восхищение. Джонатан не во всем соглашался с матерью, но часто ее цитировал, как цитировал Блэкстоуна или Тацита. Для меня это было откровением — ссылаться на женщину как авторитет в какой-то области.

Этот день был удивительным во всех отношениях. Джонатан объяснил маленькую шутку матери, которая даже ей казалась забавной, о тайной революционной армии женщин, готовых бороться за свои права, как в свое время греческие женщины. Только мои современницы требовали не прекращения войн, а права голоса для всестороннего совершенствования мира.

Мне никогда прежде не доводилось слышать о Лисистрате, и Джонатану пришлось объяснить, кем она была и какие деяния совершила (как я узнала позднее, он значительно отредактировал древнегреческую версию). Потом я рассказала ему, что не смогла найти цитату из Сократа, на которую ссылалась его мать. Джонатан сразу же нашел эту книгу — это был греческий подлинник, и поэтому было неудивительно, что я не смогла отыскать ее.

«Не существует профессии, — прочел Джонатан, — связанной с руководством общественными делами, которая принадлежит только женщине или мужчине. Каждая профессия открыта и тем и другим независимо от их природы. У нас не должно быть одного образования для мужчин и другого для женщин, потому что природа тех и других одна и та же».

— Как это звучит по-гречески?

Джонатан прочел. Величественные чеканные звуки барабанным боем отозвались в мозгу.

— Мне хотелось бы изучить греческий.

— Если верить Сократу, вас следует обучать греческому. Миссис Эндрюс пришлось дважды звать нас к чаю.

В тот вечер мой мозг испытывал те же ощущения, что и тело после большой физической нагрузки. Он испытывал боль, но работал. Я долго лежала без сна. Уже засыпая, я вспомнила неуклюжего соглядатая Клэра, улыбнулась при мысли, какой невинный вечер мы провели с Джонатаном. Самому злонамеренному шпиону не удалось бы найти в нем дурных намерений.

Я ошибалась. В наших словах и поступках не было ничего дурного, но это не прошло бесследно. Встретились наши умы, а для женщины это искушение сильнее соблазна плоти.

Я проспала самую малость, когда какой-то звук разбудил меня.