– А как ты, Мими, была прекрасна в тот день. Лицо как у святой. И в руках ты держала распятие.

– Значит, решено, – сказала она. – После этого становишься – добрей и счастливее. В конце концов, раньше ты не имел дела с мужчинами только потому, что отец это презирал.

На это у Морриса не нашлось ответа, и он снова включил зажигание. Машина скользнула на шоссе. Перед ним расстилались последние мили сельских угодий, на полях уже пробились ростки кукурузы, земля в садах была усыпана опавшим вишневым цветом. Свернув к Вилла-Каритас, он вдруг спросил:

– Кстати, ты ведь знаешь мои планы насчет Антонеллы?

– Конечно, Морри.

– Не возражаешь?

– Она так печальна и одинока, – с грустью сказала Мими.

– Послушай, Мими, – настаивал Моррис, – я не буду ничего предпринимать без твоего благословения. Совсем ничего в жизни, обещаю тебе. – Он возбудился, представив, что именно Массимина ему позволит – нет, повелит ему делать.

– Пусть мой портрет всегда будет у тебя в комнате, – прошептал призрак. – Обещай, что я всегда буду у тебя на первом месте.

– Да, – сказал он, – да!

– Если сделаешь, как я велю, можешь заниматься любовью с кем хочешь. Мне нравится на тебя смотреть. И нравится, когда ты на меня смотришь. Ты же знаешь, с кем бы ты ни был, ты всегда будешь только со мной.

– О да, – обещал он. – Всегда, всегда.

И тогда Мими приказала:

– Masturbati, Morri.

– ?..

– Я так хочу.

– Что, прямо здесь? – изумился он. Они подъезжали к Вилла-Каритас по дороге, разбитой грузовиками.

Мими рассмеялась:

– Да, прямо здесь. И не вздумай отказываться, Морри. Поставь машину за деревьями.

И снова Моррис был одновременно шокирован и восхищен. Мими точно вздумала занять место Паолы в его жизни. Но до чего же мило у нее получалось!

Внезапно он ощутил Мими под боком. Моррис видел ее, хотя она была бесплотным духом. Ее аромат наполнял машину. Она задрала подол, а под ним были те самые заштопанные трусики, что хранились под подушкой. Она подтолкнула а его ладонь к брючной молнии и нараспев принялась чиать «Песнь Песней»: – Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него. Я встала, чтоб отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка…

В это время старческий голос произнес: «Quod ubique, quod semper, quod ab omnibus…» Возле машины стоял Форбс, держа за руку юного Рамиза, по лицу его растекалась блаженная улыбка.

Как же мудро Мими разыграла эту небольшую прелюдию к тому, что, как теперь понимал Моррис, должно было неизбежно свершиться.

* * *

Вечером он ужинал с Антонеллой в доме Тревизанов. Обстановка была чинной; старая служанка покойной синьоры наготовила изысканных блюд. Антонелла надела простое черное платье, но поясок на талии подчеркивал роскошную фигуру, – напоминавшую песочные часы. На фоне старинной мебели ее манеры казались особенно утонченными. Лицо Антонеллы было отмечено печатью перенесенных испытаний, выстраданной мудрости, памятью об измене Бобо, об ужасных преступлениях и не менее ужасной судьбе сестер. Подобно троянской вдове, она всего лишилась на своей войне и теперь искала лишь одного – забвения.

Служанка бесшумно сновала по комнате, а хозяева беседовали о бизнесе: о непрерывно растущих заказах «Доруэйз», об интересе, который впервые за всю историю фирмы проявили американцы.