Попав внутрь, Белла сначала решила, что Константино в комнате не один, но затем сообразила: второй человек, стоявший рядом с хозяином комнаты, это голографическая проекция репортера СНВ, чье имя она не смогла припомнить; позади репортера расстилался панорамный, едва ли не самый типичный вид Антиги Прайм. К счастью, Элефтерии нигде в апартаментах не наблюдалось. Поскольку Белла в целом благодушно относилась к возлюбленной мужа, та часто пыталась выступить посредником между супругами, но сейчас у Беллы не было настроения на подобные глупости. Она просто хотела напрямую все высказать Константино.

Голограмма продолжала начатую фразу: «…яснил, что Менгском и «Сынами Корхала» движут мощные, управляющие сознанием наркотики, которые они широко применяли и против населения. Сотни умерли в результате глобального распыления, которое может быть расценено только как химическая атака на невинных граждан. Остальные стали жертвами странных мутагенных образов, результатом побочного эффекта этих наркотиков. Менгск послал сабо…»

Заметив вошедшую Беллу, Константино дотронулся до клавиши на тумбочке, чем прервал речь репортера, заставив его замереть с закрытыми глазами и комически поджатыми губами. Белла подумала, что так журналист выглядит более интеллигентно.

— Белла… чем я могу тебе помочь? — спросил Константино. Она застала супруга в момент снятия смокинга.

— Что это за чертовы игры?

Ноздри Константино раздулись, сделав его чрезвычайно похожим на глупого жеребца:

— Прошу прощения?

— Умоляй сколько влезет, но это тебе даром не пройдет. Да как ты вообще посмел?

— Белла, у меня нет ни малейшей догадки, о чем ты, но…

— Нова только что в слезах заявилась ко мне в комнату, болван ты эдакий. Я даже не помню, когда вообще раньше видела ее плачущей… по крайней мере, с тех пор, когда она была младенцем… но сейчас я не могу ее осуждать. Она пятнадцатилетняя девочка, которой ее отец с какой-то стати объявил об отправке на перевоспитание на какой-то богом забытый Тирадорский булыжник!

Зеленые глаза Константино (которые достались по наследству и дочери) округлились, а вкупе с открытым от удивления ртом, его лицо приобрело удивительное сходство с оглушенной рыбой. Белле стало интересно, не собирается ли он с таким же успехом перебрать все животное царство до конца разговора.

— Перевоспитание? Это самое нелепое, что я когда-либо слышал.

Такой ответ на мгновение выбил Беллу из колеи.

— То есть ты не посылаешь ее на Тирадор?

— Конечно же, посылаю, но это ничего общего с перевоспитанием не имеет. Откуда у нее подобные мысли?

Ярость вновь захлестнула Беллу со стократной силой. У нее в голове не укладывалось, что Константино просто взял и испортил Нове такой замечательный праздник.

— И когда же ты собирался известить меня об этом важном решении, касающемся моей дочери? Когда?

— Она и моя дочь, Белла, и…

— Ты ведь больше ничего не утаиваешь? Или может ты, случаем, втайне от меня поменял пол? Спрашиваю потому как, ты, похоже, перепутал свою роль с ролью главы домашнего очага. Притом, кажется, это вполне искреннее заблуждение. Ведь ты, по всей видимости, действительно растерял свое яйцеобразное мужество.

Теперь уже Константино сверкнул глазами:

— Очень смешно, дорогая.