— Он, должно быть, сумасшедший, — сказал Доминик, не думая.

Питт невесело улыбнулся.

— Мы уже это рассматривали.

— Грабеж? — предложил Доминик, хотя понял еще до того, как дождался ответа, что вопрос глупый.

— Кого грабить? Служанку, которая вечером вышла из дома?

— Были ли они?.. — Доминику не хотелось использовать это слово.

Питт не был таким стеснительным.

— Изнасилованы? Нет. Платье Верити Лессинг было порвано и на груди были глубокие царапины, но ничего больше.

— Почему? — вскрикнул Доминик, забыв о людях за другими столиками, повернувшими головы в его сторону. — Он, должно быть, буйный!.. А… А… — Он не мог найти слов. Его гнев истощился. — Это совершенно не имеет никакого смысла, — сказал он беспомощно.

— Да, — согласился Питт. — И пока мы пытаемся понять это, пытаемся разглядеть какую-то складную картину в свидетельствах, мы в то же время должны работать над другими преступлениями.

— Да, конечно. — Доминик рассматривал свою пустую чашку из-под кофе. — Вы не можете оставить эту работу своим сержантам или кому-то еще? Обитатели улицы в ужасном состоянии, люди боятся друг друга… — Он подумал о Саре. — Это отражается даже в том, как мы думаем друг о друге.

— Так и будет, — согласился Питт. — Ничто так не обнажает душу, как страх. Мы видим в нас самих и в других то, что до сих пор не знали. Мой сержант сейчас в госпитале.

— Он заболел? — Доминика совсем не интересовала судьба сержанта, но нужно было что-то сказать.

— Нет, он ранен. Мы ходили в квартал трущоб за фальшивомонетчиком.

— И он атаковал сержанта?

— Нет. — Питт сделал кислую мину. — Воры и фальшивомонетчики обычно предпочитают бежать, нежели драться. Вам никогда не приходилось бывать в перенаселенных районах, где обычно живут и работают эти люди, иначе вы бы не спрашивали. Здания понатыканы так близко друг к другу, что почти неразличимы. Каждый отдельный ряд имеет дюжины входов и выходов. Около них обычно стоят люди типа наблюдателей — ребенок, старуха или нищий, кто угодно, и они готовят ловушки. Мы уже привыкли к ловушкам, когда под вами вдруг открывается крышка люка и вы проваливаетесь в подземелье, в дыру, возможно, пятнадцать или двадцать футов глубиной, иногда даже с нечистотами. Но на этот раз было по-другому. Парень ушел от нас на крышу, а мы гнались за ним по лестницам. Меня остановили два негодяя, и я был занят борьбой с ними. Бедняга Флэк бежал вверх по лестнице, когда мошенник внезапно исчез прямо перед ним, уйдя через дверь-ловушку внизу напротив лестницы. Дверь эта была вся в острых чугунных шипах, один из которых и воткнулся в плечо Флэка, а другой чуть не разорвал ему лицо.

— О боже, — ужаснулся Доминик.

В его голове проплывали картины, заполненные темными, грязными пещерами и ходами, полными отбросов и бегающих крыс. Его тошнило от мысли, что он должен войти туда. Доминик представил себе потолок, падающий перед ним и закрывающий проход, чугунные острые шипы, пронзающие его тело, боль и кровь. В какой-то момент он решил, что заболевает.

— Он, вероятно, потеряет руку, но, если не будет гангрены, то останется жив, — говорил Питт, позабыв про свой кофе.