Кэролайн даже выронила наволочку:

— Шарлотта! О чем ты говоришь?

— О том, что при виде бледного лица Марты и при мысли о жизни с кем-то, таким ворчливым и самодовольным, как викарий, каждый начнет обдумывать альтернативу этому, в том числе и разврат, — сказала Шарлотта с разрушительной откровенностью.

— Я могу только надеяться, — сказала бабушка ледяным тоном, — что ты лишь воображаешь свои слова забавными. Когда я вижу, какие манеры имеет молодежь в наши дни, я впадаю в отчаяние. То, что сейчас выдается за остроумие, выглядит просто вульгарным!

— Думаю, ты немного злишься, Шарлотта, — очень мягко заговорила Кэролайн. — Викарий — трудный человек, я признаю, и не очень симпатичный, но он выполняет много нужной работы, а бедная Марта неутомимо трудится вместе с ним.

— Я не думаю, что вы осознаете, как много она делает, — вставила Сара. — Что она глубоко страдает от всех этих убийств. Марта очень любила и Хлою, и Верити, вы знаете?

— Нет, я не знала, — удивилась Шарлотта. — Верити — да, но что она была знакома с Хлоей… Я никогда бы не подумала, что у них было много общих интересов.

— Думаю, она пыталась помочь Хлое… твердо стоять на земле. Бедняжка была немного глуповатой, но очень доброй, вы знаете.

Слушая ее, Доминик внезапно почувствовал растущее в нем чувство жалости. Он совершенно не беспокоился о Хлое, когда она была жива. Фактически он находил ее надоедливой. Теперь Доминик чувствовал что-то похожее на любовь, и к этому примешивалась боль.

Он взглянул на Шарлотту. Она часто моргала, слеза выкатилась на ее щеку. Кэролайн снова взялась за наволочку. Эмили ничего не делала, а бабушка уставилась на Шарлотту с отвращением.

О чем они думают?

Бабушка осуждает каждого за падение нравов. Кэролайн сконцентрирована на шитье. Эмили тоже думает о чем-то практичном. Сара защищала Хлою, а Шарлотта плакала о ней.

Насколько хорошо он знал любую из них?

Доминик продолжал выходить в клуб и в другие места, чтобы пообедать и развлечься. Несколько раз он встречал там Джорджа Эшворда, находя его легким и приятным собеседником.

Он ожидал, что Сара полностью забудет их глупые разговоры с Эмили и те обвинения, которые она выдвинула против него и Шарлотты; но жена, очевидно, не забыла об этом. Она ничего не говорила на эту тему, однако холодность оставалась. Дистанция между ними становилась все больше.

Стоял пронзительно холодный ноябрьский вечер, туман висел вдоль улицы и окутывал ряды газовых фонарей мелким моросящим дождиком. Было промозгло и ужасно холодно, и Доминик обрадовался, когда экипаж завернул с Кейтер-стрит на его улицу и вскоре остановился. Он вышел, расплатился, послушал, как конские копыта застучали по булыжнику, удаляясь и затихая в поглощающем звуки густом тумане. Доминик как будто был высажен на необитаемом островке, освещенном единственным газовым фонарем. Все остальное вокруг утопало в кромешной тьме. Следующий фонарь казался очень далеким.

Доминик провел изумительный вечер с хорошим вином и теплой компанией. Сейчас, стоя в одиночестве, окруженный густым туманом, он не мог думать ни о чем, кроме как об одиноких женщинах, возможно даже, со знакомыми лицами и голосами, — и о звуках шагов позади них. Затем они почувствуют режущую боль в горле — и темнота, взрыв в легких и смерть… Безмолвное тело будет найдено на мокрых камнях случайным прохожим следующим утром, затем будет отвезено в полицию…

Холод пробирал Доминика до костей, проникал в душу. Он поспешил вверх по ступенькам и сильно постучал в дверь. Казалось, прошел целый век, прежде чем Мэддок открыл ее и Доминик смог пройти мимо него туда, где тепло и светло.