Изменить размер шрифта - +
.. так вот, говорю я, дом выходил окнами на кладбище при церкви, где над фамильным склепом возвышался монумент усопшего Синей Бороды. Его первого видела вдова по утрам из окошка своей спальни, и до чего же сладко было следить по вечерам из окна гостиной, как бледное лунное сияние мерцает на бюсте покойного и Добродетель отбрасывает поперек него длинные черные тени. Полиантусы, рододендроны, ранункулусы и прочие цветы с самыми благозвучными названиями и самыми упоительными ароматами были высажены за маленькую решетчатую оградку, окружавшую место последнего упокоения Синих Бород; и бидлу {Бидл - низшее должностное лицо в приходе. Первоначально был курьером приходских собраний и простым исполнителем распоряжений чиновника, ведающего призрением бедных, но вскоре стал фактически заменять этого чиновника.} было строго-настрого наказано драть как Сидорову козу всякого юного сорванца, кто будет застигнут срывающим эти благоуханные знаки привязанности жены усопшего.

На стене столовой висел портрет мистера Синяя Борода в полный рост, работы Тиклегила Р.А., в военном мундире, хмуро взирающий на ножи, вилки и серебряные кольца для салфеток. Над камином он же был представлен в охотничьем костюме и верхом на любимом скакуне. В спальне вдовы хранился вырезанный из пластыря его силуэт, а в гостиной - миниатюра, на которой он был облачен в черное с золотом одеяние и в одной руке держал академическую шапочку с золотым шнуром, а другой указывал на диаграмму Pons Asinorium {Pons Asinorium - теорема Пифагора (лат.).}. Сие изображение было сделано во дни, когда он обучался в колледже святого Иоанна в Кембридже и еще не обзавелся знаменитой синей бородой, неотъемлемым атгрибутом его зрелых лет, часть которой ныне образовала прелестную синюю цепочку на шее у его осиротевшей жены.

Сестрица Анна заявила, что городской дом еще унылей загородного, потому что в Замке был хотя бы свежий воздух, и что любоваться парком куда как приятнее, чем кладбищем, как бы хорош ни был монумент. Однако вдова назвала ее легкомысленной кокеткой и настояла на соблюдении привычных ритуалов траура и скорби.

Единственным допускавшимся в дом мужчиной был приходской священник, который читал ей молитвы; и поскольку его преподобию было по меньшей мере семьдесят лет отроду, Анна, хоть, пожалуй, и готова была влюбиться при первом же случае, не имела возможности потворствовать своим склонностям; а горожане, как бы ни обожали они всяческие скандалы, не могли сказать ничего предосудительного о связи достопочтенного старца и убитой горем вдовы.

Всякое иное общество она решительно отвергала. Когда город посетил передвижной театр, злополучный импресарио, пришедший пригласить ее посетить комедию, был вышвырнут за дверь рослым лакеем. Хотя соседи часто устраивали балы, карточные вечера и ассамблеи, вдовствующая Синяя Борода не снисходила ни до одного из этих увеселений; и даже офицеры, эти всепобеждающие герои, которые наносят такой урон женским сердцам и перед которыми обыкновенно отворяются все двери, так и не получили доступа в дом вдовицы. Капитан Вискерфильд целых три недели кряду вышагивал вокруг да около ее дома, но так и не произвел на нее ни малейшего впечатления. Капитан О'Грэйди (из ирландского полка) предпринял попытку подкупить слуг и как-то ночью даже штурмовал садовую ограду, но все чего он добился - это угодил ногой в капкан, не говоря уже о страшных ранах от битого стекла поверху стены, так что кто-кто, а он никогда уже больше не влюблялся. И наконец капитан Черная Борода, чьи черные бакенбарды величиной могли бы бросить вызов прославленным бакенбардам самого покойного Синей Бороды, хотя и зачастил в церковь регулярно каждую неделю - он, который до того десять лет не ступал на церковный порог - даже капитан Черная Борода ничего не добился своей набожностью и вдова ни разу не оторвала глаз от книги, чтобы взглянуть на него.

Казармы пребывали в отчаянии, а портной капитана Вискерфильда, снабжавший его новыми нарядами, долженствующими покорить сердце вдовы, под конец упрятал его за решетку за неуплату.

Быстрый переход