Но тридцать первого декабря он неожиданно снова столкнулся с Моник у подножия горы, где туристы обычно надевали лыжи и прочее снаряжение.

– Привет! Где ты была? – окликнул ее Чарли, не скрывая довольной улыбки. Он уже заметил, что ее матери нигде не видно, и сразу почувствовал себя гораздо свободнее. Что это за мать такая, недоумевал Чарли. В самом деле, сначала она отпускает дочь кататься одну, а потом поднимает шум из‑за того, что кто‑то купил ей хот‑дог и шоколадный коктейль. Определенно, ее забота о дочери носила какой‑то странный, однобокий характер.

Впрочем, волноваться и в самом деле было не из‑за чего – Клэрмонт был тихим и совершенно безопасным местом, и девочке здесь ничто не угрожало. Мать Моник хорошо знала это, поскольку приезжала сюда с дочерью еще в прошлую зиму – почти сразу после того, как они перебрались из Франции в Штаты. И хотя удовольствие от катания было с горчинкой – как, впрочем, и от всех других занятий, которые напоминали ей о муже, – Франческа продолжала самозабвенно любить горные лыжи, предпочитая, однако, более пологие склоны.

– Мы ездили в Шелбурн, потому что маме нужно было работать, – охотно объяснила Моник и заулыбалась так, словно не видела Чарли сто лет. – Но сегодня мы останемся на ночь, а завтра уедем совсем.

– Я тоже… – Чарли пробыл в Клэрмонте уже три дня и собирался уехать вечером первого января. – Вы будете здесь встречать Новый год?

– Наверное, – с надеждой сказала Моник. – Раньше папа всегда разрешал мне попробовать шампанского, а теперь мама говорит, что от него портятся мозги. А мне шампанское нравится, оно такое колюченькое… – добавила она снисходительно.

– Не исключено, что твоя мама права, – улыбнулся Чарли, вспоминая все шампанское, которое он выпил за последние двадцать пять или тридцать лет жизни. Впрочем, он сомневался, что во всех его бедах виновато было оно. – Но несколько глотков едва ли тебе повредят.

– Мама все равно не позволит, – огорченно сказала Моник и неожиданно добавила, уже совсем другим голосом:

– Зато вчера мы ходили в кино. Классный фильм!

Она действительно выглядела довольной, и Чарли, кивнув, подсадил ее в кресло подъемника.

Они несколько раз скатились с горы, а ровно в полдень Чарли отослал ее вниз, к матери, но после обеда они встретились снова. На этот раз Моник привела с собой своего товарища, с которым училась в одном классе. На взгляд Чарли, он катался вполне прилично, хотя и слишком рисковал на виражах, однако Моник по секрету сообщила ему, что ее друг «паршивый лыжник». Потом дети уехали вперед, а Чарли покатил следом, стараясь не отставать. По правде говоря, это давалось ему с трудом, и к вечеру он устал по‑настоящему. Попрощавшись с Моник и ее приятелем, он еще дважды скатился с горы, желая проверить себя, и только потом, вконец измотанный, решил вернуться к себе в номер.

Моник и ее мать, оказалось, жили в том же мотеле, что и он. Франческа – к этому времени Чарли уже знал, что мать девочки зовут Франческа, – сидела в холле, протянув к камину длинные стройные ноги. Она как раз что‑то говорила дочери, и Чарли впервые увидел, как она улыбается. И он вынужден был честно признать, что улыбка делает ее ослепительно красивой. Правда, глаза Франчески оставались при этом тоскующими и холодными, и все же она была по‑настоящему прекрасна.