— Угостить тебя мятной карамелькой, милый?

— Да, пожалуйста, — сказал Джеймс.

— Где же они у меня? Были в кармане фартука. А, вот они. Твоя мамочка только что прошла с покупками, сейчас уже, наверное, дома. Я заметила у нее в корзинке пакет из кондитерской, значит, будет вам к чаю что-то вкусненькое. А вон проехала медицинская сестра. Куда это она? — Миссис Верити слегка передвинула свой стул, чтобы лучше видеть улицу. — А у дома Брэдли все еще стоит машина из мастерской телевизоров. Чинят уж почти час.

Джеймс разглядывал соломенную крышу на доме миссис Верити, посередине выложенную узором, и думал, как должно быть скучно жить, если интересуешься только тем, что делают другие. На краю крыши сидели скворцы и насвистывали; казалось, они заняты тем же, что и миссис Верити.

А миссис Верити заговорила о школе. Она спросила Джеймса, нравится ли ему там; он сказал, что нравится, и немного рассказал о том, какие они готовят сообщения.

— Подумать только! — сказала миссис Верити. — В мое время учились совсем не так.

И тут, к удивлению Джеймса, начала длинный рассказ о Воскресной школе, которую посещала в детстве; рассказ сперва не обещал ничего интересного, но неожиданно стал очень занимательным. Оказывается, Воскресная школа была еженедельной пыткой. Все тогдашние дети Лэдшема должны были два часа подряд высидеть в холодной и пыльной церкви, слушая чтение Священного Писания, не разговаривая и не двигаясь, под страхом немедленного и ужасного наказания. Но в один незабываемый день дети с восторгом увидели, что суровая сестра викария, которая подвергала их этой пытке, сама засыпает…

— Мы переглядывались и едва смели дышать, пока она совсем не уснула, прямо на стуле, с Библией в руках. Тогда мой брат Роберт — ужасный был шалун, и вечно ему попадало за проделки, потом он, правда, преуспел, заведовал в Рэгби кооперативом и так до самой пенсии, — и вот Роберт подал нам знак, и мы все встали и вышли тихо, как мыши, и заперли за собой дверь на ключ. А потом мы выбежали на солнышко с криком и визгом, точно орда маленьких дикарей, и затеяли шумную игру на кладбище, вокруг могил. До сих пор помню. Хоть и странно такое вспоминать, не верится, что это была я. Говорится, правда, что в ребенке взрослый уж заложен.

Тут она с беспокойством взглянула на Джеймса, точно не могла решить, кто же в нем заложен, а Джеймс смотрел на нее с внезапно пробудившимся интересом. Где-то глубоко внутри толстой пожилой миссис Верити с ее ревматическими руками, распухшими так, что не снималось обручальное кольцо, с больной спиной, докучавшей ей в сырую погоду, таилась память о маленькой девочке, которая так возмутительно вела себя в Воскресной школе. И если вдуматься, это действительно очень странно.

Джеймс уже собирался спросить, что произошло, когда сестра викария проснулась, как вдруг сильный порыв ветра смахнул с крыши всех скворцов, а платье миссис Верити вздулось вокруг нее точно парус.

— Боже мой! Какой ветер! Придется мне идти в дом.

Окружающий воздух уплотнился и сильно нажал на правое плечо Джеймса, оттесняя его от дверей миссис Верити. Следующий воздушный вал погнал его по улице, к Коттеджу Ист-Энд. Миссис Верити одной рукой придерживала подол платья, а другой втаскивала в дом свой стул.

— До свидания, милый.

— До свидания! — крикнул Джеймс, а ветер еще раз толкнул его к противоположному тротуару и стих. Джеймс прибежал домой, кипя негодованием. Наглец! Всюду он суется! Да кто он такой? Нельзя уж и поговорить с миссис Верити? Кто он мне? Хозяин, что ли?

Насчет пакета из кондитерской миссис Верити оказалась права. К чаю были пирожные с кремом, значительно поднявшие настроение Джеймса. Немного спустя он настолько оправился, что стал дразнить Эллен, которая появилась в новом платье.