Бровь Джанеллы изогнулась.

– Вы же не хотите назвать людей скотами, не так ли, милорд?

– Вовсе нет. Предпочтительным термином будет «агнцы», поскольку он предполагает наличие пастырей и волков. – Поставив локти на стол, Виктор сжал кончики пальцев рук между собой. Я видел пляшущее в его серых глазах удовлетворение, очень похожее на отраженный свет свечей на столе. – Если подумать, то жизненный опыт разделяет людей на виды. Мы четверо, сидящих за этим столом, по скольким мирам путешествовали? Сотням? Тысячам?

Всего лишь за год мы проделывали больше световых лет, чем некоторые люди километров за всю свою жизнь. Некоторые планеты стали легендой для людей, а я проливал на них кровь.

Печать нашего опыта дала нам возможность видеть события в перспективе, намного дальше чем слишком многие.

Несса кивнула.

– Вот почему мы – пастыри.

Её дед нахмурился.

– А почему не волки? Те, кто сейчас пользуется хаосом, обладают тем же опытом, что и мы.

Почему же они принимают другие решения, нежели приняли бы мы? Почему они согласны на риск войны друг с другом, пока мы стоим перед неизвестной угрозой?

– Возможно, они пришли к тому же выводу. – Джанелла поиграла с ножкой бокала. – Те, кого мы называем волками, возможно, считают себя пастырями. Они полагают своей паствой не тех, кого считаем своей паствой мы, и они собираются с силами, чтобы защитить её. Может быть они видят в своих конкурентах волков, стоящих за коллапсом связи. Они считают нашу бездеятельность и наши предупреждения о незримом враге проявлением нашей глупости и стремятся спасти своих людей.

– Очень хорошая мысль, миледи. – Виктор одарил её полуулыбкой. – Даже несколько мыслей, что только все усложняет.

Я потряс головой.

– Я не могу поверить, чтобы кто-то вроде Джейкоба Бенсона мог считать себя пастырем. Он видит в себе волка, Большого Злого Волка, и он вышел на охоту за агнцами и поросятами. И пастырями, что окажутся у него на дороге.

Мой комментарий получился немного более страстным, чем я сам того желал и на лице Виктора появилось явное удивление.

– Кажется, ты, Мэйсон, выработал особенную неприязнь к мистеру Бенсону.

– Да, милорд. – Я поднял салфетку и вытер губы. – Чем больше я изучаю проблему, тем лучше я понимаю мотивы шакалов – волков в данной аналогии. Возьмём Катану Тормарк, к примеру. Она непомерно увлеклась воинскими традициями Синдиката и делать то, что она делает, её заставляет жажда следования традициям.

– Так можно предположить, Мэйсон. – Несса подцепила вилкой кусочек ромэна. – На самом деле мы не знаем, о чем она думает или о чем мечтает.

– Конечно, это все так и я, быть может, недостаточно глубоко проанализировал её случай, но применительно к Бенсону смотреть глубоко и не нужно. По моему мнению, он мелкий как столовое блюдо. Им движет жадность, чистая и примитивная. Он любит деньги, он хочет больше денег, а ещё он хочет наказать Республику за то, что она не превозносит такого великого человека как он.

Голос Джанеллы остался мягким.

– Я сомневаюсь, что посвящение в рыцари может привлечь его на нашу сторону.

– Нет, не может, совсем не может, потому что тогда он захочет стать паладином, а потом – экзархом. Бенсон хочет быть наверху пищевой цепочки и не не ради самого достижения вершины, а потому, что тогда он сможет начать жрать все ниже него. – Я нахмурился. – Послушайте, я могу понять жадность, но он ведь совершенно откровенен в своей жадности. Пусть жадность движет Тормарк или Ароном Сандовалем или ещё кем-то, но, по крайней мере, они маскируют её традициями.

Несса ухмыльнулась.

– Бенсон тоже мог бы назвать себя традиционалистом.