— Старая крепость развалилась — и это уже, можно сказать, надирская земля. Спасибо тебе за урок. Мне кажется, я стал ближе к тебе по мастерству.

— Более того, мой господин, — сегодня вы побили меня.

— А ты уверен, что не поддался мне — из-за того, что при поединке присутствовали мои сыновья?

— Вы честно одержали победу, мой господин, — но на той неделе она будет за мной.

— На той неделе сразимся в замке — а после поохотимся в лесу и попробуем затравить пару кабанов.

Чареос поклонился, провожая князя. В кувшине осталось еще немного сока. Он налил себе и подошел к окну, глядя, как князь со свитой отбывает из монастыря.

Давно уже не произносились вслух эти имена — Бельцер, Маггриг и Финн. Чареос вновь увидел перед собой рыжебородого великана, увидел, как тот крошит своим топором надиров, лезущих на стену около надвратной башни. А лучники Маггриг и Финн каждый вечер писали углем на гранитной стене свой счет: «Маггриг сегодня убил одиннадцать, всего тридцать одного. Смерть надирам!» А старый Калин оспаривал эти числа, стряпая ужин над жаровней. Отменный был повар — даже филей, приготовленный им, напоминал по вкусу бараньи кишки. Он погиб в последний день осады.

Около башни гибло больше всего народу. Из прежних сорока пяти выжили только Бельцер, Маггриг, Финн и Чареос. Надиры заняли крепость, но Бельцер соскочил с башни, в одиночку спас готирское знамя и, прорубая себе дорогу, вернулся обратно. Они засели в башне, бросая вызов окружившим их надирам. Почти весь день враг пытался взять башню, каждый раз отступая перед мечами и топорами ее защитников.

Ночью туда пришел сам Тенака-хан со своим шаманом.

«Сдайтесь мне — и уйдете отсюда живыми», — сказал он. «Это противоречит нашему приказу», — ответил ему Чареос. «Что же для вас важнее — долг или свобода?» «Любопытный вопрос. Почему бы тебе не подняться сюда и не обсудить его с нами?» «Спустите веревку», — ответил хан.

Чареос, улыбнувшись при этом воспоминании, услышал позади шаги, обернулся и увидел настоятеля.

— Я побеспокоил тебя? — спросил старик.

— Нисколько, Парнио. Посиди со мной. Настоятель в белых одеждах подсел к столу и посмотрел на небо.

— Непостижимы небеса, — прошептал он. — Всегда изменчивы и всегда постоянны в своей красе.

— Это так, — согласился Чареос, садясь напротив него.

— Приобщился ли ты к славе Истока, сын мой?

— Нет, отец. Я все еще сомневаюсь. Это тревожит тебя?

— Ничуть, — махнул тонкой рукой настоятель. — Тот, кто ищет Его, найдет... когда захочет Он. Но ты здесь уже два года, и я хотел бы знать, что держит тебя в монастыре. Чтобы пользоваться библиотекой, не обязательно быть монахом.

— Утешительно принадлежать к чему-то, отец, — улыбнулся Чареос. — Утешительно быть безымянным.

— Если ты хотел стать безымянным, не надо было говорить, кто ты на самом деле, а уж тем более соглашаться на предложение князя обучать его тонкостям фехтования.

— Верно. Проще всего, наверное, было бы ответить, что я сам не знаю. Но я не хочу уходить отсюда.

— На мой взгляд, сын мой, ты еще молод. Тебе бы завести жену и детей, наполнить свою жизнь любовью. Или я не прав?

Чареос встал и снова подошел к окну.

— Ты прав, отец настоятель. Когда-то я любил... и, наверное, мог бы полюбить снова. Но боль потери была слишком тяжела для меня. Я предпочитаю новым страданиям одинокую жизнь.