«Может, и старуха так слушает?» – приободрилась Марианна. Ей не хотелось, чтобы соседка проспала и второе действие, приходя в себя только при звуках мужских голосов.

«С днем рождения!» – думает счастливая Марианна. Атенаис достает из сумки – шанель или диор – плоскую фляжечку медного цвета. И подмигивает Марианне, точь-в-точь как алкоголик дядя Сережа из третьего подъезда мигает своим собутыльникам. Белки́ глаз, как у молодой, – говорят, есть такие капли, убирающие желтизну и сосудистые жилки, похожие на кораллы.

Мужчина, который перекладывал ноги, все еще не явился, а остальным в зале нет никакого дела до двух дам в шестом ряду. Атенаис с удовольствием отхлебывает из фляжки и протягивает ее Марианне, обтерев горлышко платком с кружевами. Марианна неожиданно вспоминает свой давний и единственный визит к соседке, недавно ставшей матерью, – когда ребенок выплевывал пустышку, соседка поднимала ее с пола и облизывала, прежде чем снова сунуть в кричащий ротик малыша.

Она прогнала из мыслей соседку вместе с ее ребенком, выросшим, к слову сказать, в надменного юношу, и взяла у старухи фляжку. Она, брезгливая Марианна, которая в обычное время не может пожать другому человеку руку, сделала глоток из чужой фляжки, и в этот самый момент погас свет.

Что там было, ликер или коньяк, Марианна понять не в состоянии – она совершенно непьющий человек. В горле жжет, как от горчичника. Атенаис блаженно улыбается, из уголка ее рта стекает шоколадная струйка.

Марианна чувствует внутри огромное и нежное тепло, похожее на дерево с пышной кроной. В этот момент она любит весь мир – Париж, оперу, Альву, Эмиля, «американские горки», любит даже Ирину без отчества. Она обожает эту чужую щедрую старуху, снова, к сожалению, уснувшую, возможно, потому, что по сцене бродит безумная Эльвира? Женские голоса усыпляют Атенаис, мужские вновь заставляют ее трепетать.

Слушать оперу, когда внутри тебя нежное и огромное дерево, похожее на облако, – вот истинное наслаждение. Посланец с письмом Кромвеля появляется на сцене в тот самый момент, когда Марианна чувствует, что не в силах удерживать свой голос, и он вот-вот сорвется с привязи, как сказочный конь.

Атенаис по-прежнему не проснулась, хотя шум в зале стоит такой, что разбудил бы мертвеца. Марианна сглатывает слюну, вдруг ставшую горькой. Старуха сидит, не двигаясь, на лице застыло умиление. И шоколадная струйка засохла – похожа на пролитую кровь.

Кто-то рядом с Марианной опять кричит дивным контральто, и вновь она не сразу понимает, что это был ее голос.

– La mort ideal, – вздохнет один из полицейских, которых вызвали в театр. Глоток коньяка, конфета, мягкое кресло и опера со счастливым финалом. Только мечтать! Кто-то припомнил, что в Гарнье был подобный случай, но там скончался старый мсье, а тут – мадам.

Марианна плачет так бурно, что ее принимают за дочку покойной – правда выясняется в жандармерии с помощью переводчика.

– С днем рождения, – говорит переводчик, возвращая паспорт. – На вашем месте я бы сегодня хорошенько выпил.

Марианна вновь идет к площади Бастилии, где наконец утихли ярмарочные визги. Она сворачивает к Арсеналу, осторожно пробуя свой голос, как незнакомое блюдо.

Но пробовать нечего – голоса нет, он и не думал возвращаться.

Или, возможно, вернулся лишь на несколько часов. А может, ему был противопоказан коньяк?

Да что гадать.