Звон кружек и хмельной гомон мгновенно излечили всех от дурного настроения. Расчистив себе место за длинным столом, они живо уселись и потребовали баранины с бобами и пива — столько, сколько осталось еще в хозяйском погребе после нашествия нынешних посетителей. Делая столь роскошный заказ, Леонсо небрежным жестом бросил слуге пять золотых, после чего лицедеи из никому не известных оборванцев превратились в самых желанных гостей: слуга ринулся исполнять приказание и вскоре сочные куски, обмазанные острым ароматным желе, начали исчезать в бездонных глотках голодных шутов, куда рекой заливалось и свежее, на удивление хорошее пиво.

Первым насытился Сенизонна. Рыгнув, он откинулся на спинку скамьи, упер в край стола колено, обтянутое черной кожей штанов, и лениво, с расстановкой сказал:

— Не нравится мне здесь, парни. Дерьмовая забегаловка, да и кормят погано…

— Ну и скотина ты! — с изумлением покачал головой Агрей. — Мадо, ты к нему поближе… Двинь ему в лоб от меня…

— Заткнись, Агрей! — Леонсо поджал губы, мрачно глядя в стол. — Надоели, Митрой клянусь… Так надоели!

— Знаешь, отец, — запальчиво начал Енкин, но в тот же миг тяжелая рука Леонсо с размаху врезала ему по шее и он слетел со скамьи прямо под ноги слуге, с радостной улыбкой спешившему обслужить богатых гостей вторично. Огромный кувшин пива, выскользнув из рук парня, довершил наказание непочтительному сыну, разбившись со звоном о его голову и облив при этом жидкостью, обычно предназначавшейся для иной цели. Обиженно скуля, Енкин поднялся и снова сел рядом с отцом, на этот раз не поднимая глаз от своей тарелки.

Заваривший эту кашу Сенизонна молчал, стараясь не замечать злобных взглядов собратьев по ремеслу. Весь вид его тем не менее говорил о прекрасном настроении, и Мадо, не выдержав, сильно ущипнул его за бок, надеясь, что грустный красавец из страха перед Леонсо орать не станет. Так и получилось: Сенизонна позеленел от боли и злости, но не издал ни звука. Удовлетворенный восстановленной им справедливостью, рыжий вернулся к недоеденному куску баранины и вонзил в него мелкие крепкие зубы, в глубине души искренне сожалея, что не может сделать то же самое с носом или ухом грустного красавца.

— Балаган? — вежливо осведомился краснолицый здоровяк, сидящий за соседним столом и потягивающий пиво из огромной кружки.

— Ну? — мрачно ответствовал Ксант.

— Гельде, — представился краснолицый всем, не обратив никакого внимания на старшего сына Леонсо. — Хозяин здешнего балагана. Давно в Тарантии?

— Только приехали, — благодушно сообщил наконец набивший вместительное брюхо толстяк Улино. — А тебе что за дело до нас, бородавка на заднице Нергала?

— Верно, хочет, чтобы мы убрались отсюда, — пробурчал Мадо.

— Пусть сам убирается, — выплюнул Сенизонна, трепеща ноздрями. — Подонок!

— Козел, — покраснев, тихо добавил Играт и поперхнулся под удивленным взглядом Леонсо.

— Вы подонки и козлы, — спокойно парировал Гельде, нисколько не обидевшись. — С третьим балаганом толкую… Чего только не наслушался! Митра свидетель — я вам рад. Я люблю Тарантию, и чем больше шутов будет на Митрадесе, тем лучше. Слышали о Паллантиде? Он капитан Черных Драконов — гвардейцев нашего короля. Так вот он был у меня позапрошлым днем, побеседовали…

Леонсо внимательно слушал краснолицего здоровяка, в душе радуясь возможности хотя на время переселиться под крыло здешнего и, кажется, весьма надежного человека.

— Мы с ним договорились так: как только король заканчивает свою речь, обращенную к гражданам славной Аквилонии, лицедеи из всех балаганов поднимают вверх луки и пускают в небо стрелы с разноцветными лентами.