— Есть разные причины тому, почему люди помнят, — отвечает он. — Кто-то, подобно Джилли, просто изначально ждет от мира больше, чем видно невооруженным глазом, поэтому она никогда не удивляется, если что-то выходит за установленные рамки. Холли не забудет, потому что в ее жизни теперь слишком много волшебного. Хотя бы то, что у нее партнер по бизнесу — домовой. Что касается меня, раньше я помнил, потому что писал. Но это ненадежно. Между словами на бумаге и тем, что они описывают, — огромная дистанция. К тому же часто вмешивается разум и пытается убедить меня в том, что ничего этого не было.

— Но в твоих книгах…

— По какой-то причине в те часто анекдотичные свидетельства, которые я собираю для своих книг, мне верится даже больше, чем в то, что я испытал сам. Например, как много мне потребовалось времени, чтобы осознать, что ты существуешь.

— Но я тебе совсем не помогала.

Он улыбается:

— Это правда. Но мы ведь и ожидаем от сверхъестественного, чтобы оно было таинственным и говорило с нами загадками.

— А теперь? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

— У меня все чаще бывает возможность, что называется, потрогать сверхъестественное руками. Я уже не могу чему-то не поверить, что бы мне ни нашептывал голос разума, будь он проклят.

Тут я начинаю хихикать, и он не понимает, в чем дело.

— Что?

— «Потрогать руками», — повторяю я и смеюсь уже в голос. Он все еще тупо смотрит на меня, ничего не понимая, и тогда я сквозь смех выдавливаю: — Ты и Саския, — после чего разражаюсь громким хохотом.

— О господи!

Ему приходится ждать, пока я снова возьму себя в руки.

Сама не знаю, с чего это я веду себя так легкомысленно. Должно быть, это от облегчения: вот нас занесло бог весть куда, а мы все-таки выжили, и даже не только выжили, а еще и умудрились исправить то, что, казалось, было непоправимо испорчено. Так ли уж часто это бывает в этом, да и в любом другом мире?

Наконец я успокаиваюсь понемногу, хотя, признаться, смех еще бурлит у меня в крови, только и ожидая малейшего повода, какой-нибудь глупости, чтобы вырваться наружу. Мне хотелось бы, чтобы Кристи хоть раз расслабился. Но он, хоть и улыбается, все-таки не так свободен, как я. Может быть, ему моя шутка просто не кажется смешной, но думаю, тут все-таки больше его вечного самоконтроля. Как странно: мы ведь с ним одного возраста, но мне иногда кажется, что наши отношения больше напоминают отношения родителя и ребенка, чем ровесников. Вот сейчас, например, он смотрит на меня как строгий отец на легкомысленную дочь.

Я откашливаюсь и пытаюсь принять серьезный вид.

— Так с Саскией все в порядке? — спрашиваю я.

Он кивает:

— Должно быть. Она спит, а я вот не могу. Думал, посижу над гранками, которые прислал Алан, но ни на чем не могу сосредоточиться.

— Не могу не чувствовать себя виноватой, — говорю я. — Если бы я не уговорила ее попробовать вступить в контакт с духом Вордвуда, ничего этого не случилось бы.

Кристи качает головой:

— Все случилось гораздо раньше.

— Наверное. Но, может быть, нас бы это не затронуло.

— Возможно. Но подумай, что тогда стало бы с исчезнувшими людьми.

Я соглашаюсь:

— Не говоря уже о Левиафане.

Кристи на секунду закрывает глаза. Когда он открывает их снова, я вижу в его взгляде острое любопытство.

— Я только мельком успел его увидеть, — говорит он, — перед этой вспышкой. Но он показался мне огромным.

— Как гора. Не могу себе представить, как бы он выглядел, если бы встал.

Кристи понимающе кивает:

— Не припомню, чтобы мне случалось видеть что-то настолько другое.