Юноши скрылись за поворотом коридора.

— Ксе-ни-я Пет-ров-на! — негромко, нараспев, окликнула Серафима Михайловна Богатырькову.

По одну сторону Ксении Петровны шла молодящаяся женщина с ярко выкрашенными волосами, в шелковом платье, по другую — худощавый мужчина в пенсне.

— Познакомьтесь, Серафима Михайловна, это родители нашего Бори Балашова, — представила их Ксения Петровка, подходя к Боковой.

Балашова, протягивая руку Серафиме Михайловне, натянуто улыбнулась, и на лице ее можно было прочитать недоумение: «Ну, зачем вы меня сюда привели?», — казалось, спрашивала она. В глазах же Балашова, когда он смотрел на супругу, светился из-под стеклышек холодный, настойчивый огонек: «Хочешь — не хочешь, а мы здесь послушаем умных людей и, может быть, сумеем извлечь пользу для сына. Думаешь, это приятно на следующем родительском комитете держать ответ, как мы воспитываем Бориса?»

«Мама-то, кажется, не из легких, — подумала Бокова, — а отец простой…»

Она познакомила со всеми и Плотникову.

«Дружно здесь, — подумала Раиса Петровна, — хорошо, что я пришла…»

— Вы, товарищи, куда? — спросила Серафима Михайловна Балашовых.

— Мы решили побывать на беседе Якова Яковлевича, — ответила за Балашовых Ксения Петровна.

— И вы бы, Раиса Карповна, пошли туда, — обращаясь к Плотниковой, посоветовала Серафима Михайловна.

— Да я… пожалуйста, — с готовностью откликнулась та и, подойдя ближе к Богатырьковой, приветливо улыбнулась ей:

— Я вас теперь признала, вы моего Толика на родительском комитете пробирали…

Ксения Петровна весело рассмеялась:

— Однако слава у меня незавидная… пробиральщицы!

— Нет, вы напрасно, вас все ребята очень уважают, — сказала Плотникова с такой сердечностью, что у Ксении Петровны стало тепло на сердце. — И мой Толик говорит: «Что Леня, что его мамаша — принципиальные». Видите, какую оценку дал, — с юмором и некоторой гордостью произнесла мать.

Богатырькова улыбнулась:

— Ох, нелегко воевать с ними!

Балашовы, Плотникова, Богатырькова теперь уже вместе продолжали путь. Навстречу им стремительно шел Костя Рамков. Лицо и глаза его горели, а развевающиеся волосы при каждом энергичном шаге, точно крылья, поднимались и опускались над головой.

— Простите, вам какая аудитория нужна? — озабоченно опросил он Балашова, с разбега остановившись. Узнав, куда идут гости, Рамков взмахнул головой, точно отбил ею мяч, и предложил:

— Разрешите, я вас провожу?

«Ишь ты, университет культуры!» — удовлетворение подумала Плотникова, едва поспевая за Костей.

А по лестнице все поднимались и поднимались родители: вел под руку свою хрупкую жену молчаливый Андрей Васильевич Рубцов; врач Янович, кругленький и такой же маленький, как его сын, Сема, простучал по навощенному полу сучковатой палкой; поглаживая окладистую бороду, прошел Терентий Петрович Федюшкин. Он был озабочен и немного смущен: Анна Васильевна взяла с него обещание рассказать сегодня родителям о его опыте воспитания внука. «Легче три технических доклада сделать! Конечно, с Димкой кое-какие достижения есть… но словесно передать, как мы его до ума доводим, — трудно!» Терентий Петрович вздохнул и начал думать, нельзя ли как-нибудь отказаться от выступления. Но тут же вспомнил серьезные глаза Анны Васильевны, ее настойчивый голос, когда она говорила ему: «Как это всем будет полезно!» и негромко крякнул: «Ладно уж, голуба, — расскажу, как умею».