— Завтра Восьмое марта, — сказал Виталик.

— Не-ет, — протянула Ариша, но Виталик скорчил такую жалобную гримасу, что она, даваясь от смеха, кивнула: — Ладно, завтра Восьмое марта.

Была первая суббота июля, но завтра — Восьмое марта. Любой день, когда Виталик навещал Светлану, назывался между Виталиком и Аришей «Восьмое марта» или «мамин день». Светлана с Виталиком виделись раз в неделю или немного реже; если Виталик приходил к Светлане через воскресенье, то она появлялась между воскресными визитами, и получалось, они виделись прилично и не обременительно, через неделю с хвостиком.

Визиты Светланы к Виталику всегда проходили одинаково, как будто существовал ритуал, который они не могли нарушить. Входя в квартиру, Светлана уже разговаривала — перечисляла последние прегрешения Виталика. Если актуальной причины не было, то повод находился мгновенно — брошенные посреди прихожей грязные кеды, криво повисшая скатерть в гостиной, сам Виталик, встретивший ее не с тем выражением лица… Не переставая говорить, чем он ее расстроил, Светлана бросалась в спальню, по дороге обегала все комнаты, окидывала взглядом, все ли в должном порядке, — и в спальню, к своим фарфоровым фигуркам.

Коллекция фарфора осталась здесь, в ее старом доме. Пастухи и пастушки, фрейлины, музыканты, солдаты, купцы, комедианты — севрский фарфор XVIII века, и на другой полке пастухи и пастушки старше на век, Мейсенской мануфактуры. Сомнительно, что Светлана посчитала неловким забрать с собой коллекцию из семьи Ростовых — она же не постеснялась выйти замуж. Скорее имелись другие соображения: лирические — например, ее новый муж не пожелал постоянно иметь перед глазами напоминание о ее прошлой жизни, либо бытовые — к примеру, в его квартире для пастушек не нашлось места.

Виталик утверждал, что Светлана оставила коллекцию дома, чтобы ей хотелось приходить к нему, чтобы здесь было «хоть что-то приятное».

Пока Светлана осматривала фарфоровые фигурки, Виталик стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, словно ему не терпелось начать ссориться, и говорил, что она приходит не к нему, а к своей коллекции.

— Ты приходишь, потому что у тебя здесь пастушки!

— Да!.. Это все, что у меня есть, ты и пастушки!..

— Расставь правильно акценты! У тебя здесь пастушки и я! — радостно предвкушая ссору, кричал Виталик.

Иногда он успевал начать кричать первым, иногда нет, но исход всегда был один — уже через несколько минут после ее прихода кричали оба.

Они упоенно, до визга, ссорились, ссора шла крещендо, с музыкально правильным увеличением накала, и достигала кульминации в крике Светланы «я никогда сюда не приду!» и Виталика «ты больше никогда меня не увидишь!».

В чем была суть претензий? «Ты должен, должен, должен…» все время повторялось в ее крике — должен звонить, спрашивать, как она, что чувствует, чего хочет… А он ее совершенно не любит, мало любит, не так любит, не так, как любил его отец!.. Все вокруг говорили «Виталик тебя обожает», но разве он любит ее так? Любуется, считает самой лучшей? Разве его любовь рождает в ней чувство безопасности?!

Затем наступал черед диминуэндо — постепенно ослабляясь, крик переходил к обессиленным «ты всегда так» — «нет, это ты всегда так», и они так же упоенно мирились, она плакала, обнимала его, сквозь слезы бормоча «я… я…».