Аида молилась о своем отце, желая, чтобы он не пострадал в сражении, но осознав, что его победа означает поражение ее возлюбленного Радамеса, надломленная душевными муками, завершила свою арию мольбой к богам сжалиться над нею. Симпатии Ариши окончательно перекинулись на сторону Аиды, а Виталик, поерзав на стуле, перегнулся через бортик ложи — они сидели в пятой ложе бенуара — и заметил в соседней ложе Алену. Место справа от нее было пустым, а по ее левую руку иностранец — с первого взгляда было видно, по одежде, по манере держаться, что иностранец.

В храме бога Ра в Мемфисе собрались жрецы, чтобы совершить обряд посвящения Радамеса в главнокомандующие египетской армией. За кулисами голос Великой жрицы и хор жриц возглашал молитву, на сцене жрецы исполняли ритуальный танец перед алтарем, верховный жрец возносил торжественную молитву Египта, Виталик придумывал, как устроит Арише сюрприз: в антракте найдет Алену, подкрадется сзади, закроет глаза ладонями и напоет ей в ухо «ля-ля-ля-а», а затем поведет их с Аришей в буфет и прогуляет подачку Рекса. Церемония завершилась мощным призывом о защите священной земли, обращенным к богу Ра, Виталик облегченно вздохнул — антракт.

— …Не говорить Арише, что ты тут?.. Что значит «отстань, я на работе?» — въедливо спрашивал Виталик.

Иностранец — немец — взял Алену под руку, вполне по-хозяйски у него получилось, потянул в сторону. Кинув Виталику «пока», Алена повела немца по лестнице в нижнее фойе, а Виталик — он мельком отметил, что сегодня уже говорил по-немецки, — вдруг произнес совершенно невообразимое: «Битте-дритте, мон хер ами, айн момент плиз…» — и пошел за ними. В нижнем фойе немец проследовал в направлении туалета, а Виталик с Аленой остались ждать в нескольких шагах от двери с черной картинкой «джентльмен».

— …Про что кино, Алена? Ты что, в «Интуристе» работаешь? А почему не говорила? А может, ты на работе? На этой работе? — улыбнулся Виталик. — Слушай анекдот: приходит валютная проститутка к врачу…

— Я недавно в «Интуристе» работаю. Это первый раз…

— Алена?.. — Виталик схватил ее за руку. — ТЫ ЧТО, ОХУЕЛА, АЛЕНА?!

…Про мальчика, каким когда-то был маленький Виталик, чужие родители говорят «испорченный». Когда все дети читали «Из жизни насекомых», он мог бы написать книгу «Из жизни взрослых». Он раньше всех узнал, откуда берутся дети, зачем любая мама ложится в постель с любым папой… Из бурлящей вокруг него Светланиной жизни, из ее болтовни с приятельницами он многое знал, не только о сексе, но о жизни в целом. И еще он хорошо знал Алену: она могла прыгнуть с крыши, а врать не умела, когда нужно было соврать, она врала и злилась.

…Алена, кстати, почти не врала — впервые за время ее «работы» ей нужно было пойти с клиентом не в номер, а в театр, и это оказалось ужасно, еще ужасней. То, что происходило с ней в «Европейской», было ненастоящей жизнью, ее можно было считать сном, кошмаром, а здесь, в театре, была настоящая жизнь. Гардероб, где они с мамой и Аришей однажды ждали, пока все возьмут свои пальто, потому что она потеряла номерок, буфет, где мама покупала им бутерброды, скучнейшее «Лебединое озеро», на котором она когда-то укусила Аришу, не рассчитав силу, так что Ариша охнула на весь зал…

Театр неожиданно оказался шоком, то все был сон, а сейчас ей как будто кто-то сказал: «Нет, не сон, милочка, это твоя жизнь — ты проститутка»… Может быть, музыка Верди разбередила бедную Аленину душу, может быть, нежданное появление Виталика, человека из ее настоящей жизни, детского человека, родного, а может быть, кошмарный сон снился ей так долго, что пришла пора ему пролиться слезами — именно сейчас, в антракте, у двери мужского туалета.