|
А в траве нет-нет да попадались крошечные, прилепившиеся друг к другу шарики костяники. На языке они лопались, как икринки, и оставляли терпкий кисло-сладкий вкус. Юрик споро собрал извлеченный из багажника мангал, насадил большие куски мяса на шампуры. Когда вкусно запахло жареной бараниной, Уля порезала помидоры, огурцы, сладкий перчик, хлеб. Хлопоча над импровизированным столом, Асеева поймала себя на мысли, что ей все это очень нравится: и принимать участие в приготовлении незамысловатого обеда, и перебрасываться незамысловатыми шутками с этим простым, совсем не пафосным парнем, и кусать половинку помидора, к которой прилипла травинка. Она даже подумала: «И зачем я таскаюсь по этим ресторанам, даже когда этого не требует работа? Нужно каждую субботу выбираться на природу, а не сидеть в продымленных кабаках». Стоило ей подумать о работе, как зазвонил сотовый. Вытащив его из сумочки, Асеева глянула на номер. Незнакомый. Хотела уже кинуть сотик обратно, но потом все же ответила. Звонила Юля, секретарь Габаритова.
– Ульяна, здравствуйте. Алиджан Абдуллаевич велел мне вам дозвониться и передать, что завтра в десять часов общее собрание. Опаздывать ни в коем случае нельзя. Уля ощутила смутное беспокойство: – А по какому поводу собрание? – Я не знаю. Алиджан Абдуллаевич сказал, что все узнаете на месте. «Что же там опять случилось? – запаниковала Уля. – Неужели Гортензия с Заозерным скандал подняли? Ну так я не виновата, Габаритову честно про то, что не уверена, сказала… Хотя Габаритов себя виноватым никогда не признает… Нет, если бы что-то с Гортензией, Женька Федулов обязательно бы позвонил – предупредил. Фотокоры с «пишущими», конечно, грызутся, но, когда от шефа пендюли намечаются, обязательно друг друга оповещают…» Как бы то ни было, но настроение испортилось, и куски хорошо прожаренного ароматного мяса из второй партии шашлыка Уля жевала с неохотой, будто какого-нибудь лобстера в китайском ресторане. На следующее утро Уля приехала в редакцию в половине десятого. В надежде, что до начала собрания выспросит у кого-нибудь, зачем Габаритов собирает коллектив. Но никого на месте еще не было. Ни девчонок-мальчишек из ее отдела, ни Кирсанова, ни Дуговской с Плечистой. Первым появился Барашков. Однако о цели нынешнего «народного вече» Гена ничего не знал. – Тайна полнейшая, – заверил обозреватель Асееву. – Мы тут головы себе сломали: чего это боссу всеобщую тусу созвать взбрело? Даже верстальщиков и системных администраторов обязал быть. В пятницу вечером приехал откуда-то мрачнее тучи. «Топтушку» сам проводить не стал – Роману поручил. Велел всем его приказ по поводу собрания передать – и уехал. Мы сначала думали, это по поводу Дуговской – она вроде через несколько дней на работу должна выйти. Только не в характере Алиджана за чью-то душевную боль переживать, да так, чтоб весь коллектив собирать и инструкции, как себя вести с попавшим в беду и не оправившимся от травмы товарищем, раздавать… – Подожди, подожди, – вытаращилась на Барашкова Уля. – Какая беда? Какая травма? У Римки, что ли? – Так ты ничего не знаешь?! – несказанно удивился Гена. – Ну да, ты ж в отпуске была… Так Кирсанов женился, а Римка то ли снотворного, то ли транквилизаторов наглоталась. Три пачки съела и бутылкой коньяку запила. Врачи еле-еле ее с того света вытащили – еще немного, и почки отказали бы. А ребенка спасти не удалось. – Какого ребенка? Она что, и Саньку хотела… ну это… с собой? – ужаснулась Уля. – Ты чего, обалдела?! Римка сына любит как не знаю кто! Да и вообще, у какой матери, если она не шизофреничка, на родное дитя рука поднимется! – А какой тогда ребенок погиб? – Так Римка ж беременная была. |
