Юрий Коваль. Про них (сборник)
Стеклянный пруд
В деревне Власово, слыхал я, есть Стеклянный пруд. «Наверно, вода в нём очень прозрачная, — думал я. — Видны водоросли и головастики. Надо бы сходить, посмотреть». Собрался и пошёл в деревню Власово. Прихожу. Вижу: у самого пруда две бабки на лавочке сидят, рядом гуси пасутся. Заглянул в воду — мутная. Никакого стекла, ничего не видно. — Что ж это, — говорю бабкам, — Стеклянный пруд, а вода — мутная. — Как это так — мутная?! У нас, дяденька, вода в пруду сроду стёклышко. — Где ж стёклышко? Чай с молоком. — Не может быть, — говорят бабки и в пруд заглядывают. — Что такое, правда — мутная… Не знаем, дяденька, что случилось. Прозрачней нашего пруда на свете нет. Он ключами подземельными питается. — Постой, — догадалась одна бабка, — да ведь лошади в нём сейчас купались, намутили воду. Ты потом приходи. Я обошёл всю деревню Власово, вернулся, а в пруду три тракториста ныряют. — Опоздал, опоздал! — кричат бабки. — Эти какое хошь стекло замутят, чище лошадей. Ты теперь рано утром приходи. На другое утро к восходу солнца я пошёл в деревню Власово. Было ещё очень рано, над водой стелился туман, и не было никого на берегу. Пасмурно, как тёмное ламповое стекло, мерцал пруд сквозь клочья тумана. А когда взошло солнце и туман рассеялся по берегам, просветлела вода в пруду. Сквозь толщу её, как через увеличительное стекло, я увидел песок на дне, по которому ползли тритоны. А подальше от берега шевелились на дне пупырчатые водоросли, и за ними в густой глубине вспыхивали искры — маленькие караси. А уж совсем глубоко, на средине пруда, там, где дно превращалось в бездну, тускло вдруг блеснуло кривое медное блюдо. Это лениво повёртывался в воде зеркальный карп.
Орехьевна
Издали этот дом мне показался серебряным. Подошёл поближе — и серебро стало старым-старым деревом. Солнце и ветер, снега и дожди посеребрили деревянные стены, крышу и забор. За забором ходила среди кур старушка и покрикивала: — Цыба-цыба-цыба… Тюка-тюка-тюка… — Хорошо-то как у вас, — сказал я, остановившись у забора. — Что тут хорошего, аньдел мой? — сразу отозвалась старушка. — Лес да комары. — Дом красивый, серебряный. — Это когда-то он был красивый, сто лет назад. — Неужели сто? А вам тогда сколько же? — И не знаю, аньдел мой, не считаю. Но ста-то, верно, нету. Да ты заходи, посиди на стульчике, отдохни. Я вошёл в калитку. Мне понравилось, как старушка назвала меня — «аньдел мой». Она тем временем вытащила на улицу и точно не стул, а стульчик, усадила меня, а сама не присела. Она то спускалась в сад, к курам, то подходила к забору и глядела вдаль, то возвращалась ко мне. — Посиди, посиди… Цыба-цыба-цыба… Отдохни на стульчике… Отец-то мой, батюшка Орехий Орехьевич, этот дом сто лет назад построил. Вот тогда был дом золотой, а уж сейчас — серебряный… А больше нету ничего… комары да болота. — Как звали вашего батюшку? — переспросил я. — Орехий, так и звали — Орехий Орехьевич. — А как же вас звать? — А меня — Орехьевна… Ты посиди, посиди на стульчике, не спеши… Цыба-цыба-цыба… Тюка-тюка-тюка… А так ничего хорошего, аньдел мой, — лес да комары…
Дед, баба и Алёша
Заспорили дед да баба, на кого похож их внук. |
