У самого попа порыться в сундуках, —

Поди-кося, не всё там по закону божью!

Вот батрака возьми — к примеру, хоть меня:

И руки будто есть, и голова на месте,

А в жизни я меж тем не знал такого дня,

Когда бы не был я рад смерти, что невесте.

К работе ль я ленив? Работа ль мне невмочь?

Нет, я б работал день и ночь

И вынес всякую б работу.

Но если б строиться я возымел охоту, —

Замок-то есть, да нет ключа!

И камни и леса, всё — в лапах богача!

На пашне бы своей не пожалел я поту,

Да пашни-то и нет.

Явившися на свет,

Все лучшие угодья

Нашёл я где? В руках дворянского отродья!

Иль почему бы мне не сделаться ткачом?

Но лён ли, конопля ль, овечье ли то стадо —

Всё, всё присвоено проклятым богачом!

Что ж остаётся мне? За что мне браться надо?

И одному ли мне?

Один ли я пойду к грабителям с поклоном?

Под гнётом богачей в родимой стороне

Весь люд убогий стонет стоном.

Так это божьим, что ль, утверждено законом?!»

Покою не было с тех дум у батрака,

И крепко мысль ему одна тогда запала.

В ночь под Ивана под Купала,

Чистенько обрядясь, в лес двинулся Лука.

«Жив, — порешил он так, — не буду, —

Для счастья общего не жаль мне головы! —

А в эту ночь я раздобуду

Заветный цвет разрыв-травы!»

В ночную темь, по рвам, по кочкам, по бурьяну

Шагал батрак. В глуши лесной

Набрёл на тихую поляну.

Там, место выискав под старою сосной,

Три круга очертил и с верою живою

Платочек разостлал перед разрыв-травою.

Покрылся у Луки холодным потом лоб, —

То в жар его всего кидало, то в озноб, —

Молитвы бормоча, дрожа от нетерпенья,

Он ждал чудесного цветенья.

Ждал, твёрдо веруя, что есть,

Есть сила дивная в волшебном, тайном цвете!

О, если бы ему с собой тот цвет унесть, —

Перевернул он всё б на свете!

Прибравши клады все к рукам,

Он их бы роздал беднякам, —

Всем, кто морит себя работой подневольной,

Кто множит прихотью чужой число калек,

Кто к счастью весь свой скорбный век

Бредёт, кряхтя, тропой окольной.

И крикнул бы Лука: «Гей, горе-голытьба!

В твоих руках твоя судьба.

Злой власти богачей ты не потерпишь боле.

В запряжке каторжной уж не согнёшь горба:

Под небом всё — твоё: вода, и лес, и поле!

Избавясь от нужды проклятой, вековой,

Отныне можешь ты, люд чёрный, трудовой,

В трудах и в радостях друг с другом в общей доле

Жить на своей на полной воле!»

Упал в слезах Лука перед разрыв-травой, —

На сердце стало парню худо, —

От духоты ночной кружилась голова.

Тут — ровно ополночь — в лесу свершилось чудо:

В короткий миг разрыв-трава

Пред парнем бледным и безгласным

Вся расцвела цветеньем ясным, —

И, словно звёздочки, стал за цветком цветок

Роняться тихо на платок.

Крест сотворивши троекратный

И завязавши цвет заветный в узелок,

Батрак пустился в путь обратный.

Идёт. А сердце ёк да ёк.

И вот — отколь взялось и где всё раньше было? —

Лес грозно зашумел, зверьё вокруг завыло,

Вверху закаркало лихое вороньё,

Внизу заползали и зашипели гады:

«Брось узел!» — «Брось!» —

«Оставь нам прежнее житьё!»

«Зальются кровью наши клады!»

Сжимая узелок дрожащею рукой,

Лука всё шёл, а за Лукой

Неслися вихрем ведьмы, черти:

«Брось узел!» — «Чьей ты хочешь смерти?» —

«Прольётся кровь!» —

«Народ восстанет на народ!» —

«На сыновей пойдут отцы, на братьев братья!»

Творя молитвы и заклятья,

Лука всё шёл с узлом вперёд.