Марк Твен. Проблески детской гениальности
В настоящее время все дети, повидимому, заразились скверною и неприятною манерой: произносить остроумныя изречения при всяком удобном случае и, в особенности, в тех случаях, когда вообще им бы не следовало разевать рта. Судя по обнародованным попыткам такого остроумия представителей подростающаго поколения приходится признать почти сумасшедшими. Родители их, кажется, также не очень далеко ушли от своих детей, так как им-то, в громадном большинстве случаев, принадлежит честь обнародования проблесков детской гениальноcти, так лучезарно сияющей со столбцов наших современных газет. Может показаться, что я говорю об этом с излишней горячностию, вследствие личной зависти, и в таком случае я готов признаться, что меня действительно раздражает необходимость ежедневно выслушивать о столь многих высокоодаренных детях, припоминая в то же время, что сам я, будучи ребенком, очень редко говорил что-нибудь остроумное. Раза два я попробовал было сделать это, но вполне неудачно. Мои близкие никогда не ожидали услышать от меня что-либо остроумное и прежде чем я успевал поразить их чем-нибудь подобным, они или зажимали мне рот, или даже старались меня высечь. Мне делается жутко и мороз подирает меня по коже всякий раз, когда я воображу себе, что бы могло случиться, если бы мне тогда удалось произнести хот одно из остроумных изречений современных двухгодовалых детей и если бы, конечно, при этом присутствовал мой отец. Содрать с меня с живого кожу и затем считать свой долг исполненным, — показалось бы ему, вероятно, слишком нежным возмездием за такое преступление. Это был очень строгий человек, редко улыбавшийся и ненавидевший «скороспелость» во всех ея видах. Если бы ему довелось услышать от меня образчики остроумия, в котором упражняются современныя дети, то он убил бы меня. Да, без сомнения, он поступил бы именно так, раз ему представился бы к тому благоприятный случай и если бы этого не случилось, то только потому, что я из естественной предосторожности сначала принял бы достаточную дозу стрихнина, а уже потом попытался бы произнести какое-нибудь остроумное изречение. Безпорочная история моей жизни запятнана только одной единственной остроумной выходкой. Мой отец, слышавший эту остроту, гнался за мной через три или четыре городских квартала, с единственной целью лишить меня жизни, и если бы я был тогда взрослым, то, конечно, он бы имел на это полное право; но так как я был еще ребенком, то и не мог сознавать, какой безбожный поступок я совершил. Я позволил себе одно из тех замечаний, которыя уже тогда причислялись к категории «бойких»;- но в нем не было ничего остроумнаго. И, тем не менее, это чуть-чуть не породило серьезнаго разрыва между отцом и мною. Дело было так. Мои родители, дядя Ефраим с женой и несколько других лиц озабочены были сообща выбором для меня имени. Я сам в это время лежал, пробуя каучуковыя кольца различных сортов и стараясь выбрать из них наиболее подходящее, так как, признаться, мне уже надоело делать дальнейшие оныты, способствующие прорезыванию зубов, на пальцах окружающих людей, и потому я желал заполучить нечто новое, ускоряющее этот процесс, дабы вслед за этим иметь право заняться чем-нибудь другим. Вспоминаете-ли вы когда-нибудь, как неудобно бывало вам, в заботах о скорейшем прорезывании зубов, кусать пальцы вашей няньки или как вам приходилось почти пополам изгибаться, проделывая тоже посредством больших пальцев на собственных ногах? И разве вы не теряли ни разу терпения за этими занятиями, прежде чем зубы ваши успевали прорезаться хотя бы только на половину? Мне представляется, как будто все это было еще только вчера. Но я удаляюсь от разсказа. Итак, я лежал и пробовал каучуковыя кольца. Помню, что, посмотрев на часы, я сообразил, что через один час и 25 минуть мне исполнится ровно две недели. О, как мало хорошаго успел я сделать, чтобы заслужить те благодеяния, которыя так щедро расточались вокруг меня! И вот я услышал слова моего отца:- Авраам хорошее имя. |
