«Ничего не понимаю, — озабоченно шепчет мне невидимый ангел Рафаил. — Где они все? Куда подевались? Не слышу!» Вопреки традициям, ангел Мисаил не отпускает в ответ своих привычных шуточек: чувствуется, он сейчас тоже встревожен.

Я сам прикладываю ухо к двери и не ощущаю за стеной никакого шевеления. Похоже, людей там нет — ни первых лиц, ни обслуги.

Это очень странно. На часах уже 12.55. Согласно протоколу, официальная церемония приема в Овальном зале должна была завершиться еще десять минут назад. И уже восемь минут, как высокие встречающиеся стороны должны были перейти в Круглый зал для приватных разговоров и совместного распития шампанского.

Я жду еще несколько минут. В 13.02 за стеной по-прежнему царит тишина. Звукоизоляция тут неплохая — несущие стены возводили еще не при советской власти, — но если бы в Круглый зал кто-то вошел, я бы непременно об этом узнал. Проверено опытным путем.

Вчера здесь же российский министр сельского хозяйства принимал министра монгольского. Даже не обязательно было впечатываться ухом в стену. Все было слышно и без того: звуки передвигаемых стульев, перезвон бокалов и то затихающий, то нарастающий морской шум беседы, когда можно поймать не слова, но интонацию.

Сейчас нет ничего подобного. Все тихо, как ночью на кладбище.

13.05 — тишина. 13.08 — тишина. Ангел Рафаил нервничает и уже подозревает самое худшее, вплоть до моего полного провала и скорого ареста. «Вот уж не думаю, — возражает Рафаилу ангел Мисаил. — Охрана бы уже сюда вломилась. Ты их разве слышишь? И я не слышу. Бесшумных засад не бывает. Скорее всего, опасности нет. Явно произошла накладка, мы просто еще не знаем какая». А мне Мисаил советует: «Спускайся вниз и поищи прессу — она-то всегда в курсе всего. Здесь тебе пока уж точно нечего ловить».

Идея насчет репортеров мне нравится. В кремлевский пул входят профи с большими связями. Если что-то случилось, эти люди будут знать раньше других. Им не требуется для этого больших усилий; они, как магниты, инстинктивно притягивают любую рассеянную в воздухе информацию, официальную и не очень. Мне подойдет любая.

Правда, делиться сведениями с посторонним — тем более с простым ремонтником — никто из них не станет. Но я и здесь подсуетился.

Еще три дня назад мне удалось задружиться с одним из журналистов, аккредитованных в Кремле, — Василием Мунтяну, оператором государственного молдавского телеканала «Молдова-1».

Василий получает за свою работу очень недурное, по кишиневским меркам, жалованье. Он стильно одет, курит дорогие сигареты и ходит по ночным клубам. Но в глубине души он считает себя таким же, как и я, гастарбайтером. Если еженедельная программа «Месаджер» раздумает оплачивать корреспондента с оператором, Мунтяну пробкой вылетит из Москвы и дома вернется к тому, с чего начинал: к криминальной хронике по двадцать баксов за репортаж.

Я вновь оборачиваю свой талисман мягкой ветошью, возвращаю его обратно в сумку, а затем беру с собой «Элан» и спускаюсь вниз по лестнице. Мисаил прав — засады тут нет, никому я не нужен.

Кремлевский пул озабоченно кучкуется метрах в десяти от черного входа в здание Сената. Нервное ожидание буквально разлито в воздухе. Вскоре я замечаю в толпе Мунтяну: как и большинство здешних операторов, он пританцовывает на месте, держа камеру наготове, но не знает, куда ее нацелить. Выходит, действительно произошла какая-то накладка. Сейчас попробую выяснить.

— Здорово, Василе, — говорю я.

Стоя друг напротив друга, мы, два простых молдавских работяги, поправляем на плечах свои тяжелые ноши — он телекамеру, я дисковую шлифовальную машину — и пожимаем друг другу руки.

— Привет, Ионе, — отвечает Мунтяну.