Александр Бачило. Пробуждение вурдалаков
1 Директор Шатохин подписывал бумаги. Перед ним на столе лежала их целая стопка. Василий Трофимович брал верхний лист, читал его, держа в вытянутой руке, морщился каждый раз брезгливо, но все равно ставил подпись. Секретарша Александра Петровна ловко выхватывала подписанное и убирала с глаз долой — в папку. Расправившись со стопкой, Шатохин снял очки, широкой ладонью потер лицо, зевнул. — Все что ли? — спросил устало. — На подпись — все, — секретарша пожала плечами, — а в приемной сидит один… — Санкин, пенсионер? — встревожился директор. — Да нет, молодой, — Александра Петровна глянула в бумажку, — Окользин из КБ… — По личному? — Говорит, по производственному. — Значит, опять склока в КБ! Как пауки в банке, честное слово. Ладно, зови этого, и хватит на сегодня. Допущенный Александрой Петровной, в кабинете появился скромный молодой человек с рыжеватой и несколько встрепанной шевелюрой. Смущенно глядя на директора сквозь очки, он поздоровался и представился инженером Окользиным, Сергеем. — А отчество? — тепло улыбнулся Шатохин. — Юрьевич, — признался инженер. — Так-так! — директор указал на стул и, не давая посетителю раскрыть рот, заговорил сам. — Хорошо, что вы зашли, Сергей Юрьевич. Расскажите-ка мне, что там у вас делается, в КБ. Когда оснастку под семьсот двенадцатый надеетесь сдать? Семьсот двенадцатый заказ был ахиллесовой пятой конструкторского бюро, и Шатохин нарочно упоминал его, разговаривая с конструкторами. Это заставляло их держаться в рамках. На этот раз, однако, коронный вопрос не произвел ожидаемого эффекта. — Скоро сдадим, — равнодушно пожал плечами посетитель, — Но я хотел поговорить не о КБ… «По личному,» — подумал директор определенно. — Я насчет грубельных печей, — продолжал инженер. — Случайно увидел проект… Мы что, собираемся строить участок в Неглинево? — М-м… — Василий Трофимович помедлил, соображая, к чему бы такой вопрос. Проект был давно утвержден и передан строителям. — А что, собственно, вас беспокоит? Окользин зябко поежился, глянув куда-то в окно. — Нельзя этого делать, — тихо сказал он. — Это опасно. Я сам из Неглинево. И родился там, и в школе учился, и… Ну нельзя! Ей-богу, нельзя! — Не волнуйтесь, Сергей Юрьевич, — Шатохин удивленно смотрел на инженера, — никто и не собирается устраивать площадку в самом селе. Она будет в трех километрах, и это совершенно не опасно. Ну не могу же я прямо в городе грубель обжигать, кто мне разрешит? А там болото, земля бросовая, совхоз от нее отказался… — Да не бросовая! — перебил его Окользин. — А заповеданная. То есть, заказанная человеку, зареченная, понимаете? Испокон веков люди там не строили ничего, не сеяли, лес не рубили. Потому что это кладбище… Шатохин озадаченно уставился на инженера. Про какое-то кладбище на месте будущей грубельной площадки он слышал впервые. — И что же, — осторожно спросил он, — там и памятники есть? Надгробья какие-нибудь? Окользин, неуютно сутулясь, смотрел в пол. — Ничего там нет. Это очень старое кладбище. — А каких, примерно, времен? — Неизвестно. Нигде оно не упоминается, я специально смотрел архивы в краеведческом. |
