Через несколько минут она снова одета, и ее рюкзак собран. Господи, да она решительнее даже, чем я предполагал. Много ли найдется на свете таких девушек? Она осмеливается делать все, что хочет, и в то же время не менее здравомыслящая, чем я. Здравомыслящая, умная, отважная, хладнокровная — и невероятно сладострастная! То, о чем я все время мечтал. Почему же я тогда бегу? Во имя чего? Чтобы узнать больше артурианских легенд и исландских саг? Может быть, мне стоит освободить свои карманы от писем и фотографий Элизабет, а свое сознание — от отца Элизабет? Может быть, переключиться всецело на то, что у меня есть, на ту, что рядом, на то, что является моей подлинной природой?

— Не делай глупостей, — говорю я. — Где ты найдешь комнату в такой поздний час? Черт возьми, Гитта, я должен ехать в Калифорнию один! Я должен продолжить учебу!

В ответ — ни слез, ни упреков, ни насмешек. Словно не слишком многого я стоил — лишь бесстыдная плотская сила. У самой двери она останавливается.

— И что мне в тебе так нравилось? Ты такой мальчишка, — говорит она.

И это все, что говорится о моем характере; очевидно, только это позволяет ей сказать чувство собственного достоинства. Ничего о том, что я специалист по проституткам и любовницам, не по годам развитый распутник или неопытный насильник — нет, просто «мальчишка». А потом тихо, очень тихо (несмотря на то, что это та самая девушка, которая стонет, когда ее тянут за волосы, и не просит пощады, испытывая физическую боль, совсем наоборот; несмотря на ее характер амазонки и стальные нервы, которые она обнаруживает, путешествуя по полному опасностей миру; несмотря на убежденность в своей абсолютной правоте в том, что она должна делать то, что хочет; несмотря на то, что ей не знакомы раскаяние и сомнения, что меня так подкупает в ней, она к тому же вежлива, обходительна, дружелюбна — прекрасно воспитанный ребенок стокгольмского врача и его жены), она прикрывает за собой дверь, словно боясь разбудить хозяев нашей снятой комнаты.

Да, вот так, тихо, расстаются молодая Бригитта Свэнстром и молодой Дэвид Кепеш. Расстаться с тем, чем он является «по натуре», наверное, более сложная задача, потому что молодой Кепеш пока еще не точно представляет, каков он по натуре. Он не спит всю ночь, думая, что он будет делать, если Бригитта на рассвете прокрадется опять в эту комнату. Он думает, не встать ли ему и не запереть ли дверь. И, когда наступает рассвет, потом наступает полдень, а ее нигде не видно: ни в городке, ни в Руане, ни в соборе, ни в доме, где родился Флобер, ни на том месте, где сожгли Жанну Д'Арк, — он думает о том, доведется ли ему когда-нибудь встретиться с такой, как она, и с подобными приключениями.

Элен Бэйрд появляется в моей жизни несколькими годами позже, на последнем курсе аспирантуры по литературе, когда я торжествую победу по поводу того, что мне удалось завершить задуманное. Из-за скуки, беспокойства, нетерпения и растущего раздражения, которые дают мне понять, что я слишком вырос из того возраста, когда сидят за партой и подвергаются проверке знаний, я готов был все бросить в конце каждого семестра. Зато теперь, когда я у финиша, я громко хвалю себя, стоя каждый вечер под душем, выкрикивая фразы, типа: «Я сделал это!» и «Я добился!», словно я взобрался на Маттерхорн. Проведя год с Бригиттой, я пришел к выводу, что, если хочу добиться чего-то настоящего, я должен обуздать свою тягу к самым невероятным соблазнам, соблазнам, которые, как я понял еще той ночью в Руане, наносят ущерб моим общим интересам. При том, как далеко зашли мы с Бригиттой, я знал, что спокойно могу пойти еще дальше. Несколько раз и с ужасом ловил себя на том, что воображаю ее с другими мужчинами, представляю, как она берет деньги и кладет в карман, чтобы принести домой… Неужели я так легко мог пойти на это? Стать сутенером Бригитты? Если у меня и был талант к этой профессии, аспирантура не способствовала его развитию.