|
Купер создает цельный образ необыкновенного человека, наделяя его светлым разумом, трезвостью суждений, безграничной храбростью и недюжинным даром красноречия. Вместе с тем в душе Питера пылает «неугасимая и живая ненависть» к бледнолицым, которая стала «единственным законом жизни этого человека». Огромен его авторитет среди собратьев по расе. Двадцать лет он снимает скальпы с белых мертвецов. Кажется, ничто уже не переменит этого вождя. Но вот он знакомится с христианской моралью. Она поначалу оставляет Питера равнодушным: «Я не понимаю той веры, что велит возлюбить врагов своих и делать добро тем, кто чинит тебе зло, это странная вера». Общение с белыми, с «компанией» бортника, постепенно воздействует на старика индейца. В душе Оноа неприметно созревают изменения, еще пока не осознаваемые им самим, хотя внешне они уже начали проявляться — хотя бы в отношениях с Марджери. И только предсмертное поведение пастора, молящего Бога простить убийц, производит потрясение, «какого удивительный дикарь не испытывал за всю свою жизнь». Купер мастерски изображает перемену, происшедшую в Питере под воздействием христианских идей: «Я не хочу вообще никакого скальпа. Сердце стало мягким, сейчас в нем нет жестокости».
Вот это отсутствие жестокости, мягкосердечие, любовь к ближнему, проповедуемые христианской религией, и должны, по мысли писателя, изменить человеческое общество. Постаревший Купер, певец человеческой инициативности и предпринимательства, разуверился в способности людей самим изменить условия своего бытия и создать справедливое общество. Надеется он только на помощь свыше: «Мы не верим, что без помощи свыше человек может хотя бы стать разумным существом в полном смысле этого слова. Все, что мы видим и читаем, убеждает нас в том, что философское мироощущение и совершенно трезвая оценка своего состояния по силам лишь тому, кто хорошо осознает необходимость руководствоваться и в теории, и на практике известными откровениями, содержащимися в Божественных заповедях. По нашему глубокому убеждению, эта великая истина служит неопровержимым доказательством постоянного участия Провидения в делах человечества, и, согласившись с ней, люди поймут, что с помощью лишь своих собственных сил они ничего достичь не могут». Вывод пессимистичный, но он обусловлен и духом времени, и всею судьбой автора. Впрочем, ни современники, ни сменившие их поколения так и не услышали его — как и большинство других мудрых мыслей, рассеянных по страницам приключенческих романов позднего Купера. Будем надеяться, что новые читатели бережнее отнесутся к куперовскому наследию: его надо не только знать — порой не мешает и поступать в соответствии с заветами великого романтика. А. Г. Москвин
Красноречие аборигенов, составляя важную часть традиционной словесности, в то же время являлось неотъемлемой частью их социальной и культурной жизни. Костер Совета, выборные ораторы, дипломатический этикет — эти понятия, присущие аборигенному обществу, со времен колониального периода обрели вес и в глазах белых поселенцев. Благодаря высоким оценкам Б. Франклина, Т. Джефферсона и таких людей, как Джон Экевелдер, аборигенное красноречие в эпоху Купера попало в сферу общественного внимания, но осмысление его только начиналось. К числу классических источников, использованных Купером, принадлежит прежде всего книга миссионера Джона Экевелдера «История, нравы и обычаи индейских племен, некогда населявших Пенсильванию и соседние штаты» (1818). Две главы в ней, перепечатываемые здесь, специально посвящены ораторскому искусству индейцев. К числу известнейших индейских ораторов куперовской эпохи следует отнести ирокезского вождя Сагоевату, или Красную Куртку (имя которого переводится как «Бодрствующий»). Среди его речей выделяется полемика на религиозную тему — сюжет, играющий важную роль в романе «Прогалины в дубровах». |
