— Вы действительно не знаете, да? Разве мама не рассказала вам?

— Действительно не знаю, — признался он, подняв край рубашки, приоткрывая слегка волосатый живот и пытаясь вытереть лицо тканью.

— Я не просто техант, а еще и мнемоник. Отец, Мок, никому другому не доверяет. Никогда никому не позволяет сблизиться с ним. Даже маме не позволял. Но мне… — Голос ее грозил снова сорваться, надломленный воспоминаниями о покорном несчастливом детстве.

Говоря едва ли громче, чем успокаивающим шепотом, Карденас мягко побудил ее продолжать.

— Неважно в чем дело, Катла. Я пойму. — Протянув руку вперед, он осторожно приподнял указательным пальцем ее подбородок. — Посмотри на меня. — Ее темные, слишком рано повзрослевшие глаза снова встретились с ним взглядом. — Ты ведь знаешь, что я пойму, не правда ли? — Никакого кивка в знак молчаливого согласия не последовало, но она вновь обрела голос.

— Отец… Мок хочет вернуть меня, потому что… — Она уставилась в пространство, глядя то в одну, то в другую сторону. — Он называет меня своей «маленькой кудрявой моллисферой».

Карденас моргнул.

— Не уверен, что понял. Ты запоминала для него какие-то вещи?

Теперь она кивнула-таки, взмахнув черными волосами при энергичном движении головы.

— Не просто некоторые вещи. Все.

Услышанное ошеломило инспектора.

— Под словом «все» ты имеешь в виду?..

Сидящая с серьезным лицом девочка коснулась пальцем лба.

— Весь его бизнес прямо здесь. Я знаю, что не понимаю всего. Может, оно и к лучшему. Но все, что мне сказали или показали, я храню в памяти. Имена, места, люди, сделки, время, даты, цифры. Много-премного цифр. В основном касающиеся денег, но также и иных вещей.

— Сделки, — пробормотал себе под нос Карденас. — Какого рода сделки?

— Не могу сказать, — покачала головой она. — Отец говорил, что если я кому-нибудь скажу, то это сделает меня соучастницей в том, о чем расскажу.

— Катла, — прошептал ей Карденас самым серьезным тоном, какой только мог выдать, — ты двенадцатилетняя девочка. У тебя только что убили мать. Ты не сделала ничего дурного и виновата лишь в одном — у тебя оказался не тот отец. Клянусь, ничто рассказанное мне не сделает тебя соучастницей ни в чем. Ты лишь запоминала разные вещи. Факты и цифры. Как книга или молли. Разве может книга быть соучастницей?

Девочка заколебалась.

— Полагаю, не может. Думаю, нет. — Лицо ее приобрело слегка мечтательное, отстраненное выражение, когда она принялась рассказывать, без всякого порядка, о куче тех «сделок», которые ее вынудили занести в память.

По мере того, как инспектор слушал ее воспоминания, волосы у него на голове вставали дыбом. Старательно сохраняя на лице нейтральное выражение, он выслушивал отчет об ужасах и правонарушениях, которые заставили бы обычного ребенка двенадцати лет дрожать от страха. Катла же, казалось, не была ни в малейшей мере обеспокоена. И это заставляло его гадать, много ли из изложенного она действительно понимала.

В конечном итоге, она вернулась оттуда, куда перенеслась, явно ничуть не пострадав от самонаведенного транса.

— Этого достаточно? Рассказать еще? — Она могла с таким же успехом описывать содержание любимых вит-шоу прошлой недели.

— Нет, Катла. Все отлично. Скажи, ты знаешь, что такое «мероин»? — Она покачала головой. — А как насчет «семидесятого калиберона»?

Она наморщила нос.