Форхорсес двинулась в его сторону, просительно разведя руки.

— Ну так экспиайте тогда эту проклятую молли, которая составляет такие приказы! Вырубите, отключите ее — взорвите ее!

— Нельзя. То есть, можно, конечно, но если мы уничтожим ту молли, нет никакой гарантии, что встроенные резервные копии не раскидаются по всему ящику. А не зная, где находятся все желпровода, мы не можем быть уверены в полном отключении граммы. И не можем позволить ей распространиться по вспомогательным хабам, местонахождение которых неизвестно, потому что тогда нам вообще никогда не распылить эту грамму. Она словно змея. Ей можно отрубить голову, но тело будет извиваться еще много часов.

Несчастное выражение лица Минервы показывало, что она поняла.

— Значит, никто не может приказать этой грамме самоликвидироваться?

— Я был там. Разговаривал с ней. Она настаивает, что ликвидация граммы может быть достигнута только вводом «командной парадигмы, оттранслированной Клеатором Моккеркином» — отцом Катлы.

— Но ведь… ее отец умер, — воскликнула Форхорсес. Инспектор кивнул. — Значит, не осталось никого, способного закрыть эту грамму.

— Возможно, кое-кто и остался. — Карденас снова повернулся лицом к Катле Моккеркин. Также как и Минерва Форхорсес.

И упал духом, когда она ответила на его незаданный вопрос.

— Я не могу этого сделать.

— Почему же? — Он всем сердцем сочувствовал ей; этой бедной, забитой, блестящей девочке, у которой не было никакого настоящего детства. Она заслуживала лучшего. Все дети ее возраста заслуживали лучшего.

— Потому что я не знаю этой парадигмы. Как и приказ убить, мой леперо отец, должно быть, оттранслировал и ввел ее после того, как мы с мамой убежали с мистером Бруммелем.

У них не осталось никакого выбора. Придется ему отдать приказ вывести из строя молли, которая по-прежнему вращалась в недрах той подводной цитадели в Техасе. Если им повезет, грамма не распространится по всему уцелевшему ящику Мока. А если не повезет…

Она робко обратилась к нему жестом, прервав его печальные думы.

— Что такое, Катла? — спросил он как можно мягче.

— Я не могу ввести парадигму, потому что не знаю ее. Но, думаю, я смогу сделать нечто другое.

— Что именно, Катла? — Позабыв, что ей полагалось во время визита Карденаса держаться на заднем плане, Форхорсес поднялась со своего места и встала рядом с федералом.

Юные, но далеко не наивные глаза пристально смотрели на них обоих.

— Возможно, я сумею стереть всю систему. Это совершенно иная парадигма. Дело это непростое — понадобится сделать много шагов — но выполнимое. Я так думаю.

Мысли Карденаса так и закрутились в голове. Стирание ящика Мока, безусловно, ликвидирует грамму, настойчиво приказывающую похитить или убить Катлу, но это также приведет к потере неисчислимо ценной для центрального управления СФП информации. Фамилии, цифры, статистика, места, истории совершенных и планы ожидаемых преступлений: все это будет утрачено. Он так и сказал, и заработал мрачный взгляд со стороны Минервы Форхорсес.

— Ничего из этого вы не потеряете, мистер Карденас, — умоляюще возразила Катла Моккеркин. — Федеральная Полиция сможет все это получить. Я ведь собираюсь попробовать стереть только ящик. — Она многозначительно коснулась виска кончиками пальцев. — А остальное, все прочее муй мало содержимое — оно по прежнему здесь.

В своей сиюминутной заботе о ее безопасности, он как-то позабыл о способностях девочки, и о том, почему Мок вообще так высоко ценил ее. Он поклялся никогда больше этого не делать.