— Ага. Наши развернули лафеты, — говорит обожжённый. — Сейчас высадят ворота — и в преисподнюю…

— Наверное, — соглашается Рийну. — А чему ты радуешься? Тебя, брат, обрежут или прирежут — и разбираться не будут, за кого ты переживал.

— Как можно быть настолько развратным типом, чтобы рубиться с врагом, а думать о его теле — не постигаю, — бормочет обожжённый, но это уже просто попытки заглушить страх и ощутить себя на высоте.

Мне кажется, что я слышу в грохоте пушечных залпов треск и хруст ломающегося металла — и канонада делается реже, зато снова слышны выстрелы из пистолетов, вопли, кажется, и дикий визг лошадей.

— Они в городе, — говорит Кору. — Или сейчас войдут. Драка в воротах.

— Нет, — говорит Элсу, кусая губы. — Может, ещё и нет. Ворота по-всякому легче оборонять, чем войти в них.

Мне становится нестерпимо сидеть здесь, когда там идёт бой. Там наверняка нужна моя помощь. Я не выдерживаю.

— Элсу, — говорю я, — Юу, ребята, простите меня. Там — раненые, а я с лекарствами — здесь. Всё равно тут от меня мало толку.

Ри-Ё и Кирри встают, но я качаю головой.

— Вам оставлю снадобья, убивающие боль. Вот и вот. Кирри умеет этим пользоваться. Вы тут — за меня. А мне нужен кто-нибудь, кто знает город и может идти. Есть такие?

— Я, — неожиданно говорит обожжённый волк. — Побежали смерть искать, а, язычник? — и смеётся той половиной лица, что целее.

— Я бы ему не верила, — говорит Кору.

— Ну а я верю, — улыбаюсь я и помогаю обожжённому подняться. — У него там тоже раненые братья, видишь ли. А ещё он боится умереть в компании диссидентов, а не в бою. Да?

— Да, — говорит обожжённый. — Меня звать Нухру ад Эра. Пойдём, Ник, поглядим — душа болит сильней, чем рожа, Творец мой оплот…

— Чангран — такой красивый город, — говорит Кирри дрожащими губами. — Посмотри на него, Ник…

Ри-Ё держит пакет с ампулами, кивает. Его глаза полны слёз.

Кирри подаёт Нухру меч, а Юу — заряженные пистолеты. Нухру затыкает пистолеты за пояс жестом мультипликационного разбойника.

— Хочешь сам себе естество отстрелить и в Синюю Цитадель уйти? — спрашивает Кору, но Нухру не обращает на неё внимания. Он слушает — и тянет меня за рукав.

И мы бежим с базарной площади по вымершим утренним улицам, мимо наглухо закрытых дверей и ворот, в сумраке вторых ярусов городских зданий — а по улицам постепенно расползается туман порохового дыма, и я слышу… людей слышу.

Не только оружие. Бой совсем рядом.

— Тебе не больно, Нухру? — спрашиваю я на бегу.

— От резких движений только, — выдыхает он. — Волшебство. Я в курсе, что ожоги обычно дико болят — гуо тебя поцелуй, Ник, как ты это делаешь…

— Рубцы останутся, — говорю я зачем-то.

Нухру неожиданно прыскает, как девушка.

— Вот и славно. Девкам не помешает, а парни не позарятся! — и останавливается.

— Что? — спрашиваю я.

— Площадь перед воротами, — Нухру машет рукой на поворот улицы. — Замедлись, подстрелят.

Мы осторожно заглядываем за угол дома.

На площади — свалка. Бойцы спотыкаются о трупы. Ворота разнесли ядрами в клочья, обломки чугунной решётки и тяжёлых створов валяются на разбитой мостовой.