Изменить размер шрифта - +

— Та же самая проблема. Это годится до тех пор, пока вы не проверите какую-нибудь пачку. Тогда вы сразу увидите, что дело неладно, и станет ясно, что это нарочно и что вас хотят надуть. А если вы еще и псих и всю ночь искали повод для убийства...

— То вы убьете девочку — раз, и всему конец.

— Потому-то все это и не годится — слишком очевидно. Если это будет выглядеть как попытка их надуть...

— Они воспримут это как личное оскорбление. — Он кивнул. — А может, они не станут пересчитывать пачки? Если перемешать пятидесятки и сотенные, каждая пачка — пять тысяч, а в ней половина — пятидесятки, сколько пачек получится, чтобы было полмиллиона? Сто, если в пачке одни сотенные, так что считайте — сто двадцать, сто тридцать, что-нибудь в этом роде.

— Как будто правильно.

— Скажите, стали бы вы пересчитывать пачки? Когда продаешь наркотики, то да, конечно, но там у тебя есть время, ты спокойно сидишь, считаешь деньги и проверяешь товар. Совсем другое дело. И даже тогда знаете, как считают крупные оптовики? У которых каждая сделка тянет больше чем на миллион?

— Я знаю, в банках есть такие машины, которые могут пересчитать пачку денег с такой скоростью, будто карты тасуют.

— Иногда и у торговцев есть такие машины, — сказал он, — но большей частью судят по весу. Известно, сколько весят деньги, так что можно просто положить их на весы.

— На вашем семейном предприятии в Того так и делали?

Он улыбнулся.

— Нет, там все по-другому. Они считали каждую бумажку. Но ведь там никто не спешил.

Зазвонил телефон. Мы переглянулись. Я взял трубку. Это звонил из своей машины Юрий — сообщил, что он едет. Когда я положил трубку, Кинен сказал:

— Каждый раз, когда звонит телефон...

— Понимаю. Думаешь, что это он. Когда вы уезжали, кто-то два раза не туда попал, какой-то идиот все забывал, что нужно набрать два-один-два, если тебе нужен Манхэттен.

— Это очень действует на нервы, — сказал он. — Когда я был мальчишкой, наш номер на одну единицу отличался от номера пиццерии на углу Проспект-стрит и Флэтбуш-авеню. Можете себе представить, сколько раз к нам попадали.

— Наверное, просто покоя не давали.

— Да, моим родителям. Нам-то с Питом это очень нравилось. Мы принимали от них заказы — «Половина с сыром, половина с перцем? А килек не надо? Будет сделано, сэр, приготовим все, как вы сказали». И хрен им, пусть сидят голодные. Ужасные мы были хулиганы.

— Бедный хозяин пиццерии.

— Ну конечно. В последнее время мне редко звонят по ошибке. Знаете, когда было два таких звонка подряд?

В тот день, когда похитили Франсину. В то самое утро, словно Господь Бог послал мне предупреждение, пытался как-то предостеречь. Боже мой, как только подумаю, что ей пришлось пережить... И что сейчас приходится переживать этой девочке...

Я сказал:

— Я знаю, как его зовут, Кинен.

— Кого?

— Того, кто звонит. Не этого грубияна, а другого, который ведет переговоры.

— Вы мне говорили. Рей.

— Рей Календер. Я знаю его старый адрес в Куинсе. Знаю номер его «хонды».

— Я думал, у него фургон.

— У него есть еще двухдверная «хонда-сивик». Мы поймаем его, Кинен. Может быть, не сегодня, но поймаем.

— Это хорошо, — медленно произнес он. — Но я должен вам кое-что сказать. Вы знаете, я впутался в эту историю только из-за того, что случилось с моей женой. Вот почему я нанял вас, и вот почему я вообще нахожусь здесь.

Быстрый переход