А все ходил по канцелярии, и, веришь ли, хоть ничего не делал, а точно я десятки пудов на себе целое утро провозил!
Свистиков. Это уж у нас в канцеляриях особенная немочь такая есть, Николай Дмитрич, так канцелярскою и прозывается. Сидишь, кажется, сложа руки или ходишь от стола к столу «комман санте» спрашиваешь, а словно горы ворочаешь: во рту, это, пересохнет, даже спину всю расшибет!
Клаверов. Так вот чем вы занимаетесь? Будем знать.
Свистиков. Помилуйте, ваше превосходительство, будто вам и неизвестно! А уж начальнику, Николай Дмитрич, да особенно строгому, как тяжко, так это и вообразить трудно! Почнут, это, ходить, кричать, повелевать, — кажется, невелик труд, а преутомительный-с.
Клаверов. Вы, верно, по себе судите?
Свистиков. А как же-с. У меня тоже курьеры, сторожа… кричу-с!
Клаверов (Бобыреву). Ну что, как тебе понравился князь?
Бобырев. Mon cher! Я в восторге! Какая деликатность, и вместе с тем какой ум! Это просто прелестный человек!
Свистиков. Да-с, они у нас прелестные!
Клаверов. Вы, Иван Михеич, не забывайте, что говорят об вашем начальнике! (Бобыреву.) Стало быть, вы взаимно в восторге друг от друга, потому что князь целое утро расспрашивал меня об тебе, о твоем семейном положении, и даже узнав, что ты женат…
Софья Александровна (берет букет с дивана). Да, Nicolas, посмотри, какой прелестный букет прислал князь!
Бобырев. Князь? (Смущенным голосом.) По какому же случаю?
Клаверов. Да просто, любезный друг, потому, что я ему сказал, что ты женат и — pardon, Софья Александровна! — что у тебя жена красавица!
Бобырев. Помилуй, Клаверов! зачем же тебе было говорить князю о моих семейных делах? какое ему до этого дело?
Клаверов. Ах, боже! ну да просто пришлось к слову! Да уж ты не обижаешься ли? Неужели ты не хочешь понять, что князь хотел этим сделать galanterie тебе самому?
Софья Александровна. Я, Nicolas, хотела отослать букет, да человек князя ушел так скоро, что мы не успели вернуть его.
Бобырев вращает кругом изумленными глазами. Какой ты смешной, Nicolas! как ты странно смотришь! Если хочешь, я сейчас же отошлю букет назад!
Бобырев. Нет, нет… так ты думаешь, Клаверов, что букет следует принять?
Клаверов. Еще бы! Конечно, князь, для своих лет, поступил немного ветрено, но ведь нельзя же строго взыскивать с старика!
Бобырев. Букет… незнакомой женщине…
Ольга Дмитриевна. Да ведь нельзя же строго взыскивать с старика!
Клаверов. Mon cher! ты вспомни, что он тебе в отцы годится! Ведь ты сам давеча видел, с какою любезностью он принял тебя!
Софья Александровна. Nicolas! я заплачу, если ты не перестанешь!
Клаверов. А я кстати и ложу на сегодняшний спектакль привез. Таким образом, день твоего торжества будет праздником и для Софьи Александровны.
Бобырев. Ну да! и прекрасно! Стало быть, мы сегодня в театре, и жена с букетом… от князя!
Софья Александровна. Ах, Nicolas, как ты глупо смотришь!
Бобырев. Ну да! так, следовательно, букет надо принять? Ну что ж — и примем, и в театр поедем: ведь ложа-то от тебя, Клаверов? Иван Михеич! понюхайте же букет!
Свистиков (приближаясь к Софье Александровне и нюхая). Пахнет-с!
Бобырев. Еще бы! Ну, так мы, значит, сегодня веселимся! Соня! ведь Иван Михеич сегодня у нас обедает, так не мешало бы, знаешь, распорядиться. Вы по части мадер или хересов, Иван Михеич?
Свистиков. Мы en gros-c; по части целого прейскуранта!
Ольга Дмитриевна. У нас еще Савва Семеныч с Павлом Николаичем буду! обедать!
Софья Александровна. Ах, Савва Семеныч… я и забыла! ведь он тоже поехал за букетом!
Бобырев. Как, и он будет с букетом! стало быть, сегодня у нас решительно букетный день! Как это приятно!
Свистиков. |