Клаверов делает движение. Да не сердитесь, Клаверов; поймите, что вы, во всяком случае, можете рассчитывать и на мой совет, и на мое содействие, и на мою скромность… да, и на мою скромность, потому что, говоря откровенно, я просто не вижу ничего забавного в том, чтобы выболтать всякому встречному, что я вчера был свидетелем, как господин Бобырев оскорбил Петра Сергеича Клаверова. На одно только прошу вас не рассчитывать, — это на то, чтобы я вздыхал, ахал и плакал: чувствительность положительно не в нравах моих. Итак, messieurs, высказавши перед вами мою profession de foi, я полагаю, что мы можем продолжать…

Набойкин. Я нахожу, князь, что кроме того, что Бобырев был вчера в самом странном положении…

Князь Тараканов. Да, странном — c’est le mot!

Набойкин. Кроме того, есть еще другое соображение, которое в этом деле должно иметь решительную силу…

Князь Тараканов. Послушаем ваших соображений, мсьё Набойкин! Vous voyez, messieurs: je suis bon enfant!

Набойкин. Соображение это заключается в том, что Клаверов занимает известное положение в административной сфере и что в этом качестве он не просто частное лицо, а некоторым образом деятель политический…

Князь Тараканов. Да… это соображение очень веское.

Клаверов. Позволь, однако, Набойкин, не о том речь…

Набойкин. Ну нет, Клаверов, теперь твое дело сторона. Теперь это дело между мною и князем; мы обсудим его со всех сторон, и когда мы кончим, ты должен будешь безусловно покориться тому решению, которое мы положим.

Князь Тараканов. Разумеется, Клаверов, вы не можете быть судьей в своем деле… я нахожу ваше мнение совершенно справедливым, мсьё Набойкин. (В сторону.) Mais quelle comédie de chenapans!

Набойкин. Итак, я говорю, что Клаверов занимает известное положение в административной сфере, но этого, конечно, было бы недостаточно, чтоб не распространять на него общих условий и требований света. Главное заключается в том, что он занимает свой высокий пост с честью, что он полезен, что он необходим!

Князь слегка наклоняет голову в знак согласия. Служат очень многие, но не многие представляют собой известное направление, олицетворяют известный принцип! С этой точки зрения Клаверов есть такая личность, в которой, можно смело сказать, нуждается вся благомыслящая часть русского общества!..

Клаверов. Но послушай же, Набойкин!

Князь Тараканов. Шт… Теперь ваше дело сторона!

Набойкин. (входя мало-помалу в азарт). С этой точки зрения личность Клаверова приобретает значение совершенно особое; с этой точки зрения, нанести Клаверову оскорбление — значит нанести ущерб тому принципу, которому он служит, — не так ли? Засим, имеет ли он право рисковать собой? принадлежит ли он вполне самому себе? Вот вопросы, на которые я, по совести, не вижу никакого другого ответа, кроме отрицательного. Если б Бобырев оскорбил, например, меня, я не рассуждал бы; я просто потребовал бы от него удовлетворения, потому что тут дело шло бы между равными; но будь я на месте Клаверова, я положительно объявляю, что не обратил бы никакого внимания на сделанное мне оскорбление!

Князь Тараканов. Браво, мсьё Набойкин! Клаверов! по этим начальным выводам вы можете предугадывать, что, в сущности, распря ваша с Бобыревым заранее нами решена.

Набойкин. Представимте, например, князь, что какой-нибудь негодяй оскорбил вашего дядю…

Князь Тараканов. Нет, мы этого представлять себе не будем, cher мсьё Набойкин! Мы лучше оставим старика моего в стороне…

Клаверов. Набойкин! да разве ты не замечаешь, что князь шутит?

Князь Тараканов. Нет, Клаверов, я не шучу! повторяю вам, что я от всей души желаю быть вам полезным и в этом смысле вполне разделяю мнение мсьё Набойкина, что вам отнюдь не следует принимать горячо к сердцу оскорбление, нанесенное вам господином Бобыревым.