Набойкин. Не правда ли, князь? Следовательно, если насчет этого мы согласны, то весь вопрос заключается единственно в том, каким образом устроить, чтоб дело это умерло, так сказать, в самом своем рождении, чтоб отношения продолжались прежние, чтоб, одним словом, не осталось ни малейшего следа всех этих дрязгов?

Князь Тараканов. Да… в самом деле… ведь это вопрос весьма важный!

Клаверова сильно подергивает.

Набойкин. Да не волнуйся же, Клаверов! Предоставь нам с князем устроить это дело! Я полагаю, князь, что Бобырев в настоящую минуту сам не рад всему случившемуся, стало быть, есть все поводы думать, что с этой стороны дело уладится самым приличным для Клаверова образом. Бобырев извинится, Клаверов извинит — между старыми товарищами все это легко, все попятно. Точно так же легко будет устроить, чтоб Обтяжнов и младенцы были безмолвны…

Князь Тараканов. Да, ведь тут еще младенцы присутствовали — c’est grave!

Набойкин. Младенцев можно заставить молчать — это я беру на себя. Я просто докажу им, что Клаверов поступил вполне великодушно и что в этом деле надо щадить Бобырева…

Клаверов. Да остановись же, Набойкин! ведь это просто невыносимо!

КнязьТараканов. Замолчите, Клаверов! ведь вас предупредили, что тут играет важную роль государственная необходимость, а государственная необходимость, разумеется, идет прежде всего…

Набойкин. Но здесь есть еще одно обстоятельство, которое гораздо важнее младенцев. Надобно вам сказать, князь, что Бобырев наделал глупостей…

Клаверов. Одним словом, князь, после нашего отъезда Бобырев поступил с своею женой до такой степени отвратительно, что она была вынуждена оставить его.

Набойкин. Это обстоятельство действительно усложняет дело, и если Софья Александровна сама не возьмется содействовать нам устроить ее примирение с мужем.

Князь Тараканов. (внезапно встает и берется за шляпу). Pardon, messieurs, но это действительно в такой степени усложняет дело, что я окончательно не могу присутствовать при дальнейшем разъяснении его.

Те же и Софья Александровна.

Софья Александровна. Я попросила бы вас на минуту повременить, князь!

Князь Тараканов. Вы были здесь, Софья Александровна?

Софья Александровна. Да, я была в той комнате, и, как ни заботился мсьё Клаверов, чтоб я не слыхала, что здесь происходит, я многое слышала. Позвольте же мне самой принять хоть маленькое участие в тех заботах о моей судьбе, которые так обязательно взяли на себя эти господа. Петр Сергеич! вы так страстно желаете, чтоб я помирилась с мужем, что у меня нет сил лишить вас такого невинного удовольствия. Вы будете довольны мной: я сейчас же возвращаюсь домой и надеюсь, что всякие соображения, как вы любите выражаться, помогут нашему примирению.

Клаверов. Чтоб вы снова подверглись оскорблениям, чтобы снова какой-нибудь Бобырев осмелился поднять на вас руку — ни за что в свете!

Софья Александровна. Вы странный, Клаверов! Вы играете кожей, а не внутренностями, как выразился об вас когда-то мой муж… конечно, с чужих слов. Повторяю вам: я твердо решаюсь возвратиться к мужу. Я возвращаюсь к нему не потому, чтобы чувствовала какие-нибудь угрызения совести, чтобы вдруг открыла в нем какие-то достоинства… нет, я так же мало люблю его, как и прежде, и так же мало нахожу в нем привлекательного. Я просто возвращаюсь потому, что не могу сделать иначе, что над судьбой моей висит что-то тяжелое, что мне, одним словом, деваться некуда… (Прерывающимся голосом.) Да, вы показали мне жизнь в настоящем ее свете, Клаверов! вы сделали ее для меня гадкою!

Клаверов (сентиментально).