После того как в собственном, сложном опыте Салтыковым были изжиты (или почти изжиты) утопические расчеты на общественно-преобразующие возможности службы в государственном аппарате царизма, аппарат этот предстал перед ним в «бесфутлярном» виде механизма административно-полицейского насилия, управляемого людьми-автоматами — испорченными людьми. Механизм этот еще представлял «физически» (политически) грозную силу. Но в идейном отношении, с точки зрения высоты взглядов демократа и социалиста, это была сила внутренне исчерпавшая себя и потому «призрачная», по философско-исторической терминологии Салтыкова. С этой уясненной силой можно было уже не спорить по существу, а отрицать ее оружием сатирического заклеймения и осмеяния. «Испорченные дети» блещут многими красками салтыковской палитры. Но в них нет, или почти нет, трагического тона (он проскальзывает лишь в третьем «сочинении», там, где появляется уравнение: «отечество» — «сырая и темная нора»).

Салтыков часто обращался в своем творчестве, в сатирических целях, к формам и «жанрам» государственно-административной, канцелярско-бюрократической и прочей деловой «прозы». Школьные «сочинения» воспитанников и «замечания» и «отметки» педагога в «Испорченных детях» являются одной из разновидностей этого приема. Вместе с тем подстрочные замечания педагога Сапиентова и его заключительные резюме играют особую роль в рассказе, несколько сходную с ролью Глумова в произведениях Салтыкова в 70-80-х годах. Ремарки Сапиентова, в которых «серьезно» обсуждаются и оцениваются исполненные небылиц и фантазий «сочинения» «испорченных детей», помогают дешифровать эзопов язык сатиры. Впервые прием подстрочных примечаний, помогавших проникнуть сквозь покров иносказаний в их суть, был применен Салтыковым в юмореске 1863 г. «Цензор впопыхах…», из № 9-го «Свистка» (см. в т. 5 наст. изд.). Сюжетно-структурная схема рассказа также уже возникала в его творческих планах. Еще к 1857 г. относится замысел рассказа «Историческая догадка», который Салтыков хотел изложить в виде беседы учителя гимназии с учениками, что отчасти было претворено в рассказе «Гегемониев» из «Невинных рассказов». В «Испорченных детях» Салтыков воспользовался этой формой, лишь заменив устные «беседы» учителя на письменные «замечания».

Ряд страниц рассказа несет на себе отпечаток поисков «исторической формы» для создававшейся в то же время летописи города Глупова. Следы выработки этой формы более всего заметны в списке замужеств дочерей Младо-Сморчковского-первого (из первого рассказа «Добрый служака»). Это как бы черновой вариантный материал, который остался в лаборатории писателя после создания первых глав «Истории одного города» (ОЗ, 1869, № 1).

Своим остроумным матримониальным списком Салтыков «роднит» героя-разбойника рассказа с реальными фигурами русской истории, с властительными временщиками, фаворитами, вельможными проходимцами и авантюристами русского XVIII века, а отчасти и XIX. Упоминаемые в списке замужеств камер-юнкер Монс, герцог курляндский Бирон, граф Кирила Разумовский, бывший польский король Понятовский (последний польский король Станислав-Август, отрекшийся от престола по требованию Екатерины II), светлейший князь Потемкин-Таврический, граф Дмитриев-Мамонов, наконец Аракчеев — все это хорошо известные имена тех, в большинстве своем «темных людей» XVIII столетия, которые, «попав в случай», делались всесильными фаворитами, жестокими временщиками, фактическими распорядителями судеб народов Российской империи.