Я пожал плечами.

— Капитал. Не всякому дано жениться, как ты, на миллионах. Я же могу рассчитывать только на бедную женщину… А ведь моего заработка едва хватает для меня одного. Знаешь, сколько я получаю?

— Предпочитаю не знать. Но в твоих рассуждениях одни крайности. Существуют не только женщины богатые и женщины бедные. Есть еще и третья категория.

— Какая?

— Те, что работают. Я, например, если бы не был женат, я бы старался найти женщину, знающую какое-либо ремесло, женщину независимую. У меня есть друг — он один из крупнейших адвокатов Парижа и к тому же и мой адвокат, — так вот его жена, она работает. У нее модный магазин. И ее годовой Доход превышает заработок мужа, но он не чувствует в этом никакого унижения.

— Ну, разумеется. Но ведь они в Париже.

— Ну, так что же?

— Чтобы мне иметь возможность жить в Париже, следовало бы… покинуть университет.

— Вот так штука! Он обязан тебе большим во всяком случае, чем ты ему.

— И… кроме того…

— Кроме того, что? Ты из мухи делаешь слона. Ну, оставим это. А пока что…

— Да, — сказал я, немного задетый. — Оставим это. Продолжай твою историю. Это интереснее.

Он посмотрел на меня с сожалением.

— Ты ничего не понимаешь, — сказал он. — И поистине, в настоящий момент ты не способен понять многое, значительное. Когда моя, как ты говоришь, история будет окончена, может быть, тогда ты увидишь, что она имеет общее значение. А пока что постарайся вспомнить, что я говорил тебе вначале: не позволю тебе покинуть меня. Возьми же еще несколько кусочков i апельсина, без них это кушанье не вкусно. Донатьен, это же невозможно… Мы умираем от жажды… Когда барыни нет дома, всегда одна и та же история… Итак, мы говорили…

— Ты говорил о вечере, как раз о моменте прибытия…

— Ах да, великолепно! Ты позволишь закурить? Если хочешь, последуй моему примеру.

— Благодарю. Я не курю во время еды и в постели.

— Как хочешь.

Он закурил папиросу и продолжал свой рассказ:

— Разумеется, после всего, что я говорил тебе о ней, ты вправе думать, что я стал немедленно отыскивать возможность быть представленным миссис Вебб. Ошибаешься, очень ошибаешься. Я не только не стремился представиться ей, но одним из первых покинул дворец губернатора. У меня даже не хватило духу поймать губернатора и наскоро шепнуть: «Ради бога, я вам ничего не говорил. Отмените приказ о моем автомобиле. Поблагодарите эту восхитительную женщину за то, что она согласилась… уверьте ее…» Я не сделал ничего подобного. Я не осмелился. Это тебя удивляет, не похоже на меня, скажешь? Дорогой мой, даже самые предприимчивые мужчины — просто трусы и хвастуны. Если ты думаешь, что со мной не было то же самое, ты ошибаешься.

Итак, я уехал, отчаявшись поговорить с ней, напуганный толпой идиотов, которая ее окружала, почитавших за особое счастье заставить ее улыбнуться, протанцевать с ними. Я вернулся к себе, разъяренный, думая меньше всего на свете о том, чтобы ознаменовать эту первую ночь, проведенную на таинственной азиатской земле, какой-нибудь оргией местного характера. Образ миссис Вебб, в сотрудничестве с москитами, мешал мне сомкнуть глаза. На следующий день всюду: в кафе «Континенталь», у менял-китайцев и в магазинах Шарнэ, где я приобрел обильные запасы белых тканей, — всюду я думал о миссис Максенс. Я, не переставая, повторял себе, что ее приезд в Ангкор не может быть позднее моего, не переставая, сожалел о путешествии, которое мог бы совершить в ее обществе, о тех приключениях в дороге, которые так часто бывают богаты непредвиденными последствиями.