Флор поглядывал на нее озабоченно. Он не любил, когда его жена становилась вот такой — прежним «темным эльфом». В ипостаси «Гвэрлум» Наташенька казалась ему странно чужой и даже неприятной.

— Милагросу мы предоставим ее собственной судьбе, — сказал Тенебрикус. — Она в любом случае скоро умрет.

— Как?

— Такие женщины обычно кончают с собой. Если я не ошибся, то в зале суда ей явился дьявол, которого она называет своим отцом. В самое ближайшее время она захочет увидеться с ним снова, и он больше не выпустит ее.

— А Фердинанд?

— Этот старик уже умер. Его нашли в камере бездыханным.

— Его убили тайно? — спросил Флор. Его мысли были уже о другом: он прикидывал, как много времени займет дорога до дома. Справляется ли там Вадим? Что Настасья, дети — все ли хорошо?

Тенебрикус покачал головой.

— Вовсе нет. Тайные убийства — редкий способ расправляться с неугодными. Святая инквизиция предпочитает устраивать из своих процессов настоящие театральные действа. Посмотрите, кстати, как будут сожжены книги, указанные Милагросой. Устроят грандиозную церемонию. Испанцы на это мастера. Нет, нет, Фердинанд просто умер, сам по себе. Впрочем, я бы не назвал эту смерть естественной. Напротив, я думаю, что он сделал это нарочно. Такие люди, как он, в состоянии управлять своим сердцем.

— У него остановилось сердце? Просто само собой взяло и остановилось? — недоверчиво переспросил Харузин.

— Да.

Все помолчали, как будто отдавая дань памяти старому мориску, но на самом деле задумавшись каждый о своем.

Гвэрлум вдруг поняла — вслед за Флором — что довольно с нее приключений. Она страшно скучала по Ване, по его теплым шершавым ручкам, по хитрой мордашке, измазанной вареньем или чем-нибудь сладким. Ей хотелось в Россию.

— Хороша страна Испания, — вздохнула Гвэрлум. — Но Россия лучше всех.

Флор улыбнулся и прижал ее к себе. «Ты — мой дом», — хотела сказать ему Наталья, но вместо этого вдруг длинно, протяжно всхлипнула.

Заключение

Книги горели. Отчаянно сопротивлялись, из последних сил выделялись на фоне охваченных пламенем страниц буквы — как будто тщились вылезти из хрупкого материала, на котором они были написаны. «Будто тараканы из духовки полезли, когда включат плиту…» — подумал Харузин, которому доводилось видеть такое во время нашествия на их квартиру тараканьего племени. Изводили супостатов долго, истратили тысячи рублей на импортные средства и в конце концов одолели напасть дешевым ядом российского производства — разработкой военных ведомств.

Буквы извивались в безмолвной боли. Постепенно они серели и осыпались пеплом. Почему-то в этот момент Наталья произнесла:

— Теперь я, кажется, понимаю, почему для колдовства стремились взять пепел из костра, на котором сожгли либо колдуна, либо запрещенную книгу…

— Причем книга даже опаснее, — живо отозвался Харузин.

— Именно, — проговорил Тенебрикус, не поворачиваясь. — Это то, о чем я вам говорил с самого начала. Книга опаснее человека.

Тенебрикус оказался совершенно прав, когда говорил о склонности инквизиционного трибунала к устройству пышных, запоминающихся действ. Возможно, поэтому святые отцы и пользовались поддержкой народа.

— Совершенно как товарищ Сталин, — заметил Сергей. — Помнишь, Наталья, все эти шествия?

— Ты мне льстишь! — фыркнула Гвэрлум. — Хоть я и прожила четыреста лет, но вот при товарище Сталине меня жить как-то не угораздило.