– Бога ради, Мастерс, уберите свою книжечку!

– Молодая леди действительно вошла в дом, – продолжал Мастерс, барабаня пальцем по записной книжке. – Вы согласны?

– Безусловно.

– И она не выходила из него. Понадобилось три дня, чтобы заставить меня признать этот факт, сэр, но я ничего не могу поделать! За домом не просто наблюдали снаружи – он был практически окружен. – Лицо Мастерса приобрело злобное выражение. – Ох уж эти садовники! Даже учитывая необходимость срочной работы, я в жизни не видел такого их количества! По крайней мере двое находились с каждой стороны дома! Можете сами посмотреть. – Он указал рукой на поместье внизу, словно на карту. – Возле дома нет ни деревьев, ни других предметов, мешающих видеть. Все эти парни клянутся, что никто не выходил ни через дверь, ни через окно, ни каким-либо иным способом. И я вынужден этому верить. Куда же могла подеваться молодая леди? – Мастерс проделывал руками гипнотические пассы, чтобы не дать Г. М. заговорить. – Она не спускалась в подвалы, так как единственный вход туда находится за холлом для слуг, где пили чай восемь свидетелей. Она не поднималась на крышу, потому что единственный проход ведет через часовую башню, а мастер, который чинил часы, ручается, что никто не проходил мимо. – Старший инспектор снова потер подбородок. – Как будто кто-то специально поставил множество людей внутри и вокруг дома, чтобы заставить нас поверить, будто молодая леди не могла оттуда выйти!

– В самом деле, – странным тоном произнес Г. М. – У меня мелькнула подобная идея в четверг вечером, Мастерс. Но она оказалась неправильной. Этого просто не могло быть!

– Все, что нам известно, – сказал Мастерс, – это что она добралась до парадного холла. А дальше – бац! Шаги смолкают. Можете понять, куда ведет эта единственная нить?

– А как же картина? – осведомился Г. М.

– Картина?

– Портрет женщины, по чьей прихоти этот дом спроектировали в восемнадцатом веке, висел на стене коридора во время ленча. Спустя четыре часа он исчез. Вы обнаружили какие-нибудь его следы, сынок, когда обыскивали дом?

– Нет. Ну и что из этого?

– А то, – угрюмо отозвался Г. М., – что портрет убрали не случайно, не потому, что он оскорблял чьи-то эстетические чувства. Помяните мое слово: он занимает определенное место в схеме всего этого грязного дела. Мне кажется, мы могли бы приблизиться к разгадке, если бы узнали, что произошло с картиной.

Тряхнув головой, Г. М. подошел к парапету и сердито уставился на виднеющийся вдали собор.

– Мне также хотелось бы знать, – добавил он, – что стало с пропавшими золотыми кинжалом и шкатулкой, и какое они имеют отношение ко всей этой неразберихе.

Мастерс теребил записную книжку.

– Повторяю, сэр, – ответил он, – мне известно не больше вашего. Египетская полиция обратилась к нам с жалобой. В телеграмме говорится, что, согласно полученной информации, у них есть причины полагать, что кинжал и шкатулку вывезли из страны.

– Информации, полученной от кого? Кто к ним обратился?

– Сам лорд Северн.

– Но послушайте, Мастерс, не может же старик обвинять в краже собственную дочь!

– Мне опять-таки ничего не известно. В мои инструкции входило приехать сюда и побеседовать с молодой леди. Больше мне нечего вам сообщить. Но вы получите ответ достаточно скоро.

Мастерс вынул из кармана сложенную газету.