— Нет, нет. Я их вовсе не защищаю, просто пытаюсь взглянуть на вещи с их точки зрения, пытаюсь быть к ним справедливым…

— Справедливым, говорите?! Эти чужаки хозяевами разгуливают по городу, будто купили нас со всеми потрохами, корчат из себя лордов, а теперь еще и будут пристреливать на улицах, как собак. И вы им спустите это, ваша милость? Спустите? Хотел бы я, чтоб из их кишок наделали колбасы. Вот это справедливость так справедливость!

— Нет, милый, ты не понимаешь…

— Эти ламмийские свиньи убивают лантийцев, вот что я понимаю. Если ваша милость и готова проглотить это, то мы никак не можем. Эти горшечники давно напрашивались, вот и достукались. — Не дожидаясь разрешения, юнец помчался вдогонку за убегавшим в панике противником.

— Вернуть его, ваша милость? — спросил гвардеец.

— Нет, что толку? Не понимаю, откуда в людях столько жестокости, злости. Просто не понимаю. — К небесно-голубым глазам герцога подкатили слезы. — Люди не могут, не должны себя так вести. Это бессмысленно, ужасно. Неужели не понимают, что так нельзя?

Вопросам его милости было суждено остаться без ответа. Вернувшийся в этот момент командир Фрейнер отдал краткую команду:

— Отвезите герцога во дворец. Здесь оставаться небезопасно.

Напрасно Бофус пытался протестовать. Мягко, но неумолимо гвардейцы оттеснили своего господина к дожидавшемуся их домбулису. Командир Фрейнер с несколькими гвардейцами остались, чтобы присмотреть за тем, как будут убраны трупы, и отбить у излишне горячих голов охоту к продолжению бесчинств. А за ними наблюдал итчийский чародей. Еще несколько часов после сражения статуя премудрого Юна светилась жутковатым светом. Его голову обвивали лучезарные нимбы, по телу проносились потрескивающие молнии. Было очевидно, что под хрустальным черепом идет напряженная работа мысли. Однако о чем он думал, о том никому не ведомо, поскольку больше Юн не произнес ни слова.

Проходили часы. Тьма все ближе подкатывалась к Ланти-Юму. Она двигалась то быстрее, то медленнее. Поглотив Морлинский холм и замок Ио-Веша.

Темнота замешкалась, словно для того, чтобы посмаковать особенно вкусный кусочек, прежде чем с новыми силами наброситься на просторы Далиона. Приближение ее было неотвратимо, и вскоре черная завеса, вопреки отчаянным усилиям членов ордена Избранных, подошла к самому городу и, лизнув каменную кладку старой городской стены, остановилась.

Горожане наблюдали за Тьмой с все возрастающим страхом. Полуночная чернота придвинулась к самой границе Ланти-Юма, закрывая полнеба. Невозможно было притворяться, словно ее не существует, невозможно было делать вид, что Чаша сия минует город, и теперь уже невозможно было просто спастись. Гавань опустела. Может, самые отъявленные филантропы, авантюристы и корыстолюбцы среди капитанов и вернутся, чтобы перевезти пассажиров в безопасное место, а может, и нет. Остались только домбулисы, сендиллы, гоночные джистильи да несколько венериз, но на них пытаться пересечь море — сущее безрассудство.

Черный полог, накрывший весь остров Далион, устремился к морю. Последним убежищем стал Ланти-Юм, и бежать теперь из него было некуда.

Улицы города днем и ночью были многолюдны.

Беженцы тысячами стекались в Ланти-Юм и его пригороды, разбросанные по побережью. Иноземная речь оскорбляла слух утонченных лантийцев. Облик странных, а порой и вовсе не похожих на людей существ был противен их глазам. От запаха чужой плоти и дыхания воротило с души. Чужаки претендовали на лантийскую пищу, территорию, воздух. И что более всего возмутительно — эти самые чужаки оспаривали у них драгоценные места на судах. Уже не раз предпочтение было отдано богатым зеленокожим зониандерам. Разве допустимо, чтобы порядочных лантийцев вытесняли с их земли иноземные толстосумы? И горожане не преминули выразить свое возмущение.