Большую часть времени он спал, находя во сне единственное спасение от чудовищной реальности, в которой приступы нестерпимой муки перемежались с периодами не менее тягостной пустоты. С каждой потерей жизненных соков он чувствовал себя все более усталым и больным. Сон, конечно, возвращал бодрость и силы, но в недостаточной степени. Постоянно пребывая в полузабытьи от истощения и изнеможения, Деврас даже не помышлял о побеге. Думать о чем-либо, кроме надвигающейся смерти, было невмоготу.

Не лучшим образом обстояли дела и у Гроно с Уэйт-Базефом. Гроно первые часы своего заточения рвался из пут, кричал и всячески поносил похитителей. Позже, когда «Великолепная» отведала и его сил, старик приумолк. Взгляд его стал бессмысленным, тяжелые веки опустились, полуприкрылись глаза, челюсть безвольно отвисла. Трудно было понять, в сознании он или уже нет.

Уэйт-Базеф чувствовал себя лучше других. Дисциплинированный ум опытного чародея позволял ему сохранять относительную ясность мысли. Но физическая слабость, кляп и связанные руки не давали ему прибегнуть к магии. Проходили часы, силы все убывали, и даже размышлять о путях спасения было тяжело.

Короткая передышка наступала по вечерам, когда король Пустис на пару часов вставал на якорь, давая венеризе отдохнуть. И когда «Великолепная», тихо покачиваясь на волнах, теряла аппетит, наступала пора вечерней кормежки пленников. Еду разносил либо сам король, либо его младший брат, по уши заросший грязью герцог Чидль, либо кто-то еще из дюжины столь же неопрятных герцогов и принцев, каждый из которых принадлежал к королевскому роду Вурм-Диднисов. Женщин, за исключением Каравайз, на борту не было, а она в трюме не бывала: или не могла прийти, или не хотела. На время еды изо рта Уэйт-Базефа убирали кляп, и ученый глотал скудную пищу с приставленным к горлу стальным лезвием. Одно непонятное слово — и он бы тут же поплатился жизнью. При, более благоприятных обстоятельствах Уэйт-Базеф, возможно, и рискнул бы воспользоваться чарами, но; теперь его волю придавила свинцовая тяжесть обессиленности.

Часы тянулись медленно, дни сменяли друг друга унылой чередой, пленники неуклонно таяли как свечки. Уже пять раз Деврас наблюдал за тем, как клочок неба, видневшийся в иллюминаторе, из голубого становился черным, и даже испытываемые им нечеловеческие страдания не смогли полностью подавить его любопытства. Судя по всему, «Великолепная» со своими господами и жертвами должна была подойти к самой кромке Грижниевой Тьмы. В любой момент они могут столкнуться с нею, и что тогда? Логично предположить, что его величество постарается подобраться как можно ближе в надежде подхватить самых отчаявшихся беженцев, готовых выложить какую угодно плату за спасение. Взяв на борт пассажиров, «Великолепная» развернется и устремится на всех парусах вниз по течению — и тогда его жажда сделает муки, которые пленники перенесли за последние пять дней, сущим пустяком. Выжить в таких условиях было бы чудом. «Вряд ли, — размышлял Деврас, — первоначально корабль был рассчитан на скорое использование человеческого „топлива“. Конструкция, предполагающая частое избавление от трупов и захват новых невольников, слишком неэкономична. Скорее всего, первоначальный замысел создателя этого вампира за долгие годы претерпел изменения, или же виной неуемному обжорству венеризы невежество его нынешних владельцев». В любом случае исправить сбой не представлялось возможным, и если у пленников осталась хоть какая-то надежда, так это на Каравайз, которую они не видели с того самого дня, когда они попали на борт. Неужто король, потакая капризам своего чада, позволил ему надругаться над девушкой или даже убить ее? Ответ на этот вопрос они узнали вечером, когда «Великолепная», как обычно, остановилась на отдых.