Главная хранительница египетского отдела сидела за столом, заваленным рукописями и фолиантами, погрузившись в изучение какой-то старинной гравюры.

Не отрываясь от своего занятия, она неодобрительно проговорила:

– Почему не стучите? Думаете, если вы работаете в милиции, то вам все можно?

Только после этого она подняла глаза, узнала Старыгина, но не поверила себе, сняла очки и удивленно спросила:

– Дмитрий Алексеевич, что это на вас надето?

– Потом, потом! – отмахнулся Старыгин и положил на стол разлинованный листок. – Прошу вас, переведите мне это!

«Образец номер четырнадцать, – прочитала хранительница. – Мумия, Фивы, Среднее царство. Отчетливо выраженный штамм «болезни фараонов»… Что все это значит?

– Ой, извините, это не та сторона… я не нашел другого листка… – Старыгин перевернул бумажку, и Мария Антоновна увидела перерисованную им с мумии цепочку иероглифов.

– Я смотрю, Древний Египет сделался вашим главным интересом, – проговорила ученая дама, вглядываясь в значки. – Не хотите перейти ко мне в отдел?

– Там видно будет, – уклончиво отозвался Старыгин. – Ну как, что здесь написано?

– Опять одни цифры, – пожала плечами Мария Антоновна и потянулась за чистым листком бумаги. – Ну вот, я запишу вам здесь перевод!

Дмитрий Алексеевич едва дождался, когда она кончит писать, выхватил листок и, невнятно поблагодарив хранительницу, бросился прочь из кабинета.

Однако ботинки жали неимоверно, и вместо того, чтобы покинуть Эрмитаж, Старыгин взбежал на третий этаж, к своей мастерской, где у него имелась запасная пара обуви.

В коридоре ему попалась навстречу уборщица тетя Груня.

– Я у тебя прибралася, – проговорила она, нисколько не удивившись странному наряду Старыгина. – И этого запустила, друга твоего!

– Какого еще друга? – Старыгин остановился, как будто налетел на стену.

– Из Москвы который, – ответила уборщица. – Из этого… как его… музея имени… который памятник…

– Музея имени Пушкина? – переспросил Старыгин.

– Во-во, этого самого!

– Тетя Груня, вам сколько раз говорили – не пускайте в кабинеты незнакомых людей!

– Вот всегда так, – пригорюнилась уборщица, – хочешь вам как лучше, а вы только ругаетеся!

Старыгин раздраженно махнул рукой и направился к своему кабинету, гадая, кто поджидает его там.

Поджидал его Эрлих.

То есть Семен Борисович не столько ждал Старыгина, сколько рылся в его вещах.

– И что, интересно, вы тут делаете? – спросил Дмитрий Алексеевич, распахнув дверь. – Думаете, что найдете картину и разом решите все свои проблемы? Так вот не найдете, я убрал ее в сейф главного хранителя отдела итальянской живописи. Туда вас уборщица не пустит, не надейтесь! И вообще, я сейчас вызову охрану!

– Не вызовете, – криво усмехнулся Эрлих, – это не в ваших интересах! А я, вообще-то, принес вам обещанные материалы – старую доску грушевого дерева, краски… вам ведь нужна грушевая доска?

– Эрлих, за кого вы меня принимаете? За идиота? – проговорил Старыгин, доставая из-под стола запасные ботинки.

– Почему? Я принимаю вас за разумного человека, который дал обещание и выполнит его в оговоренные сроки… вы ведь помните, у вас всего неделя!

Старыгин переобулся, и на его лице появилось выражение неземного блаженства: запасные ботинки нисколько не жали.

Эрлих удивленно посмотрел на него и проговорил:

– Чему вы так радуетесь? Думаете выиграть время и сбежать? Не надейтесь, наши люди следят за всеми вашими перемещениями!

– Нет, у меня совсем другая причина для радости – знаете поговорку: хочешь быть счастлив – купи тесные ботинки, а потом сними их!

– Кажется, вы и в самом деле идиот! – раздраженно выкрикнул Эрлих.