— Когда месяц народится, поедете на Север, в тундру? — спросил он. — Каноэ белых не берите. Нехорошие. Тяжёлые очень. У элдели каноэ берите. Я сказал.

— По-моему, это значит, он хочет дать нам чипеуэйские каноэ, — объяснил Эуэсин, переведя слова вождя. — Если так, нам повезло. Их каноэ самые лучшие во всем северном крае. Они из бересты. Маленькие, лёгкие.

— Слушай, Эуэсин, — сказал Джейми, — скажи ему про полицию, что меня искать будут. Пускай знает. Вдруг полиция через эти места поедет!

Эуэсин перевёл слова Джейми; суровое лицо старика неожиданно осветилось чем-то вроде усмешки. Он вдруг разразился длинной речью:

— Говорят, белая полиция, они знатные ездоки. У-у! Да только где им с моими равняться. Они по широким дорогам ездят, по большим рекам и озёрам. А мои такими дорогами ездят, какие один олень видел. Элдели покажут вам тайные пути, и пускай тогда белые люди вас ищут. Состарятся, зубы потеряют, а никого не отыщут, одних чаек да белок. У-у! Я для них обманных следов понаделаю, как матёрый волк.

Настал апрель. Он принёс с собой первые признаки оттепели, что начнётся в мае. Горячей грело солнце, длинней становились дни. Ребята расставили на болотах и топях капканы; вскоре дом Кэсмира украсили гирлянды из ондатровых и бобровых шкурок. Снова жизнь вошла в колею. Сейчас мальчикам приходилось не так трудно, как зимой: участки, на которых они расставили капканы, были куда меньше. Теперь хватало времени и на то, чтобы поболтать, даже чтобы изредка навестить своих старых приятелей кри на озере Танаут. Кри все время были настороже, но до сих пор не подметили ни единого знака, что в их краях появились чужаки.

Чем ближе подходило время весеннего таяния, тем меньше мальчики боялись полицейского патруля. Они знали, что с середины мая до середины июня, в пору, когда вскроются реки и подтает лёд на озёрах, с юга никому сюда не добраться ни на собаках, ни на лодках. А к тому времени, как реки очистятся ото льда, ребята уйдут уже далеко на север и им не страшны будут никакие преследования.

Но Джейми нашёл новый повод для беспокойства. Несколько раз Питъюк ухитрялся обойти свои канканы куда быстрей товарищей, причём приносил меньше ондатры. И в этих случаях, когда Джейми и Эуэсин возвращались домой, оказывалось, что Питъюк с удовольствием хлопочет по хозяйству, занимается каким-нибудь чисто женским делом. Однажды он, повязавшись вместо фартука старым мешком из-под муки, перетирал вымытые Анджелиной тарелки. В другой раз нёс с озера две большие корзины мокрого белья: он развёл на берегу костёр и кипятил воду в баке, чтобы Анджелина стирала тут же, а не таскала воду наверх.

Эуэсин начал было его поддразнивать, но всегда добродушный Питъюк сразу мрачнел, обижался, и Эуэсин в конце концов оставил его в покое. Зато чем дальше, тем больше тревожился Джейми. Ведь если Питъюк стал вздыхать по Анджелине, это, пожалуй, помешает летнему путешествию в тундру, а Джейми готов был на все, лишь бы поездка состоялась.

Через несколько дней после того, как Питъюка застигли, когда он помогал Анджелине со стиркой, мальчики собрались на озеро Танаут — навестить кри и запастись новыми лосёвыми мокасинами. Джейми решил про себя, что на Кэсмирское озеро они вернутся без Анджелины, но он не принял в расчёт её чутьё. Она наотрез отказалась ехать с ними: ей, мол, столько надо чинить одежды, столько стряпать, нет, она никак не может поехать… Ничто, даже трогательные уговоры Питъюка, не заставили её передумать. В конце концов мальчикам пришлось ехать без неё, но Джейми порядком разозлился.