Этот ритуал он практиковал уже много лет: убегал ночью или рано утром и тайными тропками, чтобы никто его не видел, пробирался к океану, чтобы поплавать. Он стал настоящим экспертом в хождении на цыпочках, наступая на половицы в доме так легко, что они даже не скрипели, а ещё он научился незаметно пробираться мимо окон, льющих свой свет.

На берег накатила волна, и Тор бросился ей навстречу; по спине пробежал холодок, когда вода обдала его тёмные волосы. Он двигал ногами и руками синхронно – вперёд, в стороны, назад – точно так же, как лягушки, за которыми наблюдал в детстве. Он плыл быстро – не только чтобы поскорее добраться до своего любимого рифа, но и для того чтобы избавиться от гнева и раздражения, которые уходили, только когда он плавал. Вода впитывала все эти чувства, забирая тревоги и страхи и кружа их до тех пор, пока они не становились мягкими, как папины взбитые сливки. Он плыл, пока руки и ноги не заныли от усталости и облегчения.

Только тогда он глубоко вдохнул и нырнул.

Когда он опускался ко дну, из его рта вырвался поток пузырьков. Закрыв глаза и слыша далёкий звон в ушах, он чувствовал полнейшее спокойствие.

Дедушка часто рассказывал об успокаивающих свойствах медитации, а также о пользе поедания свежей травы – что, признавал Тор, заставляло относиться к другим его словам с куда меньшей серьёзностью. Тем не менее пусть Тор и приходил в ужас от мысли, что хоть сколько-нибудь похож на своего странного дедушку, – плавание в какой-то степени было его личной медитацией… лишь в воде он чувствовал себя по-настоящему целым.

Совершенно счастливым.

Он поблагодарил богов желания, что живёт так близко от чудесного моря. Океан близ деревни Эстрель был знаменит – прежде всего тем, что многие морские животные, обитавшие там, вырастали до гигантских размеров. На морском дне лежали морские звёзды размером с ковёр и цветом от пурпурного до золотого, а большие ракушки часто давали настолько огромные жемчужины, что жителям деревни приходилось тащить их впятером на прочной сетке. Однажды он даже видел краба с клешнями, толстыми как ствол дерева.

Сапфировое море было действительно чудесным, потому что было сапфирового цвета – оттенка, казавшегося неестественно ярким, слишком насыщенным, чтобы существовать. Такой же насыщенный цвет он видел только один раз – в глазах одноклассницы, до которой ему не было особого дела.

Наконец добравшись до дна, Тор моргнул.

Может быть, всё дело было в том, что он плавал всю жизнь, почти каждый день, и просто привык, а может быть, в чём-то совсем другом, но у Тора не щипало в глазах от солёной воды. Он видел океанский мир так же ясно, как и мир надземный, и мог даже проглотить немного морской воды без всякого вреда для горла.

Он знал: то, что на него не действует соль, – ненормально. Его друг Энгль никогда не заходил в океан именно по этой причине: его глаза были чувствительнее, чем у большинства. Когда Энгль ходил вместе с Тором на пляж поутру, он часто вообще не заходил в воду – вместо этого он забирался на пальму и с помощью своей эмблемы высматривал акул и кальмаров-людоедов.

Глаза у Тора не болели, а вот лёгкие уже начинали трепетать – это означало, что он провёл под водой слишком много времени. Тем не менее он не двинулся с места, разглядывая букеты кораллов слева от себя. Спайк, красный морской ёж, за которым Тор наблюдал ещё с тех пор как он был не больше камешка, вырос уже размером с человеческую голову; он ушёл с прежнего места и спрятался в тени жилистого мягкого коралла. Энгль сказал, что Спайк проживёт сто лет; если бы об этом сказал Тору кто угодно другой, он бы ни за что не поверил. Но Энгль знал больше о животных на Острове Эмблем, чем даже Теодора, девочка из их класса, эмблема которой помогала ей говорить с животными.

В его груди что-то дёрнулось: лёгкие решили заявить, что ещё немного и сморщатся до размера изюмин.