|
Дело закончилось всеобщим недовольством, знакомый чуть не спятил, собирая по своим знакомым для Лелика десять тысяч, а Лелик ныл и канючил, что понес колоссальные убытки, пятьдесят злотых были спорными, а ему пришлось срочно продать немного долларов (хотя уж тут мы со знакомым были ни при чем) по исключительно низкой цене, а если бы не спешил, то получил бы за них на двести пятьдесят злотых больше, а может, даже и триста злотых, другими словами, судьба нанесла ему чрезвычайно болезненный удар, и вот так всю жизнь.
После этого я поклялась больше никогда, ни за какие сокровища в мире не иметь с ним дела. Вот почему, когда позвонил Лелик и загробным голосом известил, что судьба нанесла ему очередной удар, моя реакция была весьма сдержанной. — Нет, нет, я не могу по телефону, — конспиративным шепотом надрывался несчастный. — Ведь речь идет как раз о тех, ну помнишь, которые мне пришлось продавать по дешевке. Я поняла, что он говорит о своих долларах, и опрометчиво предложила прийти ко мне и рассказать толком, раз по телефону почему-то нельзя. Лелик заявился в тот же день, оторвав меня от каторжной работы в области атомной физики. Был он жутко взволнован, обрамляющая его лицо блонд-бородка предводителя викингов беспокойно металась во все стороны. — Меня обокрали! — известил он. — Кража со взломом! То есть взлома не было, одна кража. Проникли в квартиру и украли. Наверное, воры, ты как думаешь? — Нет, марсиане! Что украли-то? — Все! А какие марсиане? Вот и попробуй с ним разговаривать нормально! — Все равно какие. Скажи толком, что у тебя украли? Неужели все? И осталось лишь то, что на тебе? — На мне этого не было! То есть я не то хотел сказать, а то, что я не носил при себе, оно нормально лежало дома, откуда мне было знать, что они дверь взломают, хотя они и не взломали, а просто отперли, ключом наверное? То есть не ключом, я думаю — отмычкой, а ты что думаешь? Что я думаю, я ему не сказала, все-таки как-никак я получила неплохое воспитание, и вместо этого вежливо переспросила: — Что же такое у тебя украли? Что ты держал дома? Во взгляде Лелика выразилось безграничное страдание из-за моей непонятливости. — Как что?! Всю мою валюту! Мою и моего коллеги, ну ты знаешь, он пересылал их жене, чтобы купила запчасти к машине, а я никак не мог ей отдать, ведь она еще не вернулась из Советского Союза, то есть раз вернулась, но меня тогда не было, и она опять уехала. Она там в длительной служебной командировке, а он не велел теще отдавать, только жене, вот я и ждал ее. И держал их дома. Ну а теперь кража со взломом, то есть взлома не было, только кража, жена с тещей на ножах, а они хотели машину починить и продать, может, стоит купить, ты как думаешь? Ведь эта машина... — Стоп! — прервала я, потому что о коллеге, машине, жене и теще на ножах слышала уже тысячу раз. — Если я тебя правильно поняла, у тебя украли всю твою валюту? Твою и чужую? Сколько всего? — Я заработал две тысячи четыреста долларов, но перед возвращением из-за границы потратил триста, нет, погоди, двести пятьдесят, нет, все-таки триста, а потом еще сто пятьдесят... — Так сколько же ты привез? — Потом магнитофон купил, там дешевле, так что еще сто восемьдесят, хотя были и более дешевые... — Ну хорошо, купил магнитофон, сколько у тебя осталось, я спрашиваю? — Но ведь мне еще пришлось вот теперь продать, я же тебе говорил, колоссальные убытки... — Сколько осталось, я спрашиваю?! — заорала я диким голосом. Лелик вздрогнул от неожиданности: — Ты что? Ах да. Тысяча девятьсот. — А коллега тебе сколько дал? — быстро спросила я, лишая его возможности вновь приняться за свои бесконечные подсчеты и по новой объяснять, почему у него уже нет двух тысяч четырехсот долларов. |
