– Жертву? Дингхор…

– Да, мальчик. Будь Ранатор жив, я с радостью назвал бы тебя сыном, а моя дочь – мужем. Но сейчас мы не властны поступать, как хотим.

Кар долго сидел, привыкая к новой тяжести в душе. Мир снова оказался не таков, как он думал. Неужели так будет всегда?

– Ты открыл передо мной двери рая, – сказал он, наконец. – И запретил в них входить.

– Да, – просто ответил Дингхор.

– Я сделаю, как ты велишь. Даже если для этого мне придется уйти из племени.

– Нет, Карий. Твое место здесь. Ни я, ни Аррэтан не простим себе, если ты уйдешь.

– Другими словами, я должен сам вырвать себе сердце, при этом остаться живым, да еще сделать вид, что мне нравится?

– Вижу, теперь ты меня понял, – усмехнулся вождь.

Светлый Бог, к которому обращались в молитвах равно аггары и жители Империи, решил наконец подарить народу еретиков немного мира. Весна перетекла в лето, а вести, что доходили кружным путем, оставались добрыми: герцогиня Тосская проводит время в увеселениях, меняя любовников чаще, чем наряды; император Эриан женился, и супруга его в тягости, так что мысли императора, да и всех подданных, коли на то пошло, заняты скорее дворцовой спальней, чем далекими восточными землями. Поговаривают, Верховный жрец недоволен, призывает императора раз и навсегда очистить Империю от скверны; император же покамест отделывается шутками – мол, мыслимо ли оторвать мужчину от молодой жены до рождения первенца? Жрецу император при всех оказывает величайшее почтение, называет отцом и опорой Империи, и что в совете, что на приемах, Верховный жрец подает голос едва ли не прежде самого императора.

Кар слушал и презрительно усмехался, но в душе росла горечь. Хорошо, что вечно гонимым аггарам дана передышка. Но долго ли длиться покою, если Эриан под пятой жреца? И, коль скоро императрица к весне разрешится наследником, на радостях не отправит ли названный брат войска, снова, в который раз, собрать кровавую дань с непокорных? Тогда – что?

Века преследований научили аггаров осторожности, многие разделяли опасения Кара. Другие же, устав от постоянной борьбы, просто радовались. Сегодняшнему дню, лету, щедрому дождем и солнцем, тучным пастбищам, зревшему на полях хлебу. Миру. Кар понимал их. Такова человеческая душа, не может вечно жить в страхе. Устает, ищет утешения и простой жизни. Чанрет судил строже.

– Как бараны покорные, – с отвращением говорил он. – Жуют траву и не видят, что на них уже точат нож.

– Может, и вправду оставят в покое? – сам себе не веря, спрашивал Кар. – Что за радость убивать невинных?

Чанрет косо взглядывал из-под светлых бровей.

– Заступаешься? Сам-то много хорошего видел от своего императора?

«Видел», – хотел ответить Кар, но слова застревали в горле. Что говорить, коль цена доброты и ласки – позорная казнь или бегство, тьма за спиной и кинжал у детской груди? Нет. Империя – враг, враг жестокий и безжалостный. И прав Чанрет, с врагом разговаривают мечом или стрелой. Но и Дингхор прав, что не хочет допускать кровопролития. Оба знают свою правоту, и только Кар – как былинка на ветру, мечется, раздираемый дружбой, преданностью вождю, любовью к Аррэтан…

Держа слово, Кар почти не видел девушку.